Как только он сел, то раскрыл папку и выложил мою статью на стол между нами. Достал трубку, набил ее и закурил. Все без единого слова. Подошла официантка и приняла наш заказ на «Кровавую Мэри».
– Зловещее молчание, – сказала я, пока он пыхал трубкой, избегая моего взгляда.
– Статью нельзя считать завершенной без прямых цитат Пикассо, – сказал он. – Ты должна побеседовать с художником.
Каким образом? Пикассо не приезжает в США, а я не могу попасть во Францию.
На мгновение выражение его лица стало почти сочувственным.
– Это хороший материал, – признал он. – Но тебе нужно оформить его. Или хотя бы получить подтверждение художника насчет твоих предпосылок о том, кого он рисовал в 1923 году, кем были его натурщицы. Сара Мерфи. Ирен Лагю. Ты также упомянула горничную из отеля.
«Эта горничная была моей матерью! – Правда, я не сказала ему этого. – Кстати, Пикассо мог быть моим отцом».
– Как? – снова спросила я. – У меня нет денег на поездку. А если бы и были, нет никаких гарантий, что Пикассо согласится со мной говорить. Правда, вы знаете это и так.
Принесли напитки. Тишина, повисшая между нами, становилась все более зловещей. В моей жизни закрывались двери: моя помолвка с Уильямом, моя работа для журнала… И ощущение растерянности снова охватило меня, как в тот вечер несколько недель назад, когда я сделала слишком много неправильных поворотов по пути к Саре Мерфи.
– Знаю, – согласился Рид. – Но статья выглядит незавершенной. Я пока не могу ее принять.
Рид снова закурил, и огонек его дорогой серебряной зажигалки «Данхилл» вспыхнул в сумраке, как маленький факел. Он раскрыл папку.
– Давайте вместе пройдемся по материалу.
Одна из дверей снова приоткрылась, и щель была достаточно широкой, чтобы лучик надежды мог проникнуть внутрь. Рид подвинулся ближе, и мы вместе разобрали статью страницу за страницей.
Он сделал множество пометок на полях, и пока объяснял свои вопросы и поправки, я обнаружила, что скорее соглашаюсь, чем противоречу ему. Это была первая большая статья, которую я написала для него, и он впервые лично отредактировал мою работу, вместо того чтобы передать ее куда-то ниже по служебной лестнице. Он был хорошим редактором. Я понимала возможности, которые он предлагал, и видела слабости так же, как видел их он. Понимала, что если бы я проработала большую часть его аргументов, то статья получилась бы более сильной и содержательной.
И он был прав: мне нужно побеседовать с Пикассо. Благодаря Саре я имела его адрес. Но как добраться туда? Как убедить его встретиться со мной? Я поежилась, подумав, что могу попросить собственного отца о встрече со мной.
Когда мы закончили разбор, Рид вернулся к помеченным страницам, протянул их мне и занял прежнее место за столиком напротив.
– Произошло кое-что еще. На прошлой неделе в офис пришли некие люди, задававшие вопросы о тебе, – сказал Рид с озабоченным видом.
– Надеюсь, это был не Уильям. Мне жаль, что он позвонил в ваш офис. Я просила его этого не делать.
Я выпрямила спину. Извинения нужно приносить с достоинством, иначе они будут выглядеть как признак слабости.
– Этого больше не случится, – заверила я.
– Ты имеешь в виду того парня из юридической конторы? Он твой жених, верно? Да, мы говорили и об этом. Но я сейчас о других людях, имевших при себе жетоны ФБР. Они спрашивали, являешься ли ты Аланой Олсен, которая была студенткой профессора Сэмюэля Гриппи.
Действительно ли в такие моменты сердце замирает – или это только кажется? Я сделала глубокий вдох и заставила себя дышать, потому что голова закружилась от страха.
– Я сказал им, что понятия не имею, – продолжал Рид. – Сказал, что мы встречались только раз и я ничего о тебе не знаю, не считая того, что ты отлично пишешь, судя по предыдущим работам. Что ты, возможно, будешь постоянным автором «Современного искусства», но это еще предстоит решить.
Похвала Рида немного воодушевила. Он вроде бы стал относиться ко мне теплее, и я надеялась, что он увидел мой потенциал, поэтому и изменил свое мнение.
– Послушайте… – Он наконец докурил трубку и выбил угольки в пепельницу. – Я не знаю, во что вы ввязывались в студенчестве. И не хочу знать. Но если у вас неприятности с ФБР, это ставит журнал в неприятное положение. Я не могу нанять коммунистку.
Он говорил очень тихо, почти шепотом, поскольку бар быстро наполнялся и нас могли подслушать.
– Я не коммунистка. Я была знакома с некоторыми коммунистами, и отдельные профессора имели похожие убеждения. Но я… – Как это сформулировать? Большей частью я оставалась в стороне и не принимала участия в первомайских празднествах, не помогала распространять литературу. Моя мать и Уильям настаивали на этом. – Я стояла в пикете у ресторана, поддерживающего расовую сегрегацию, – тихо продолжила я. – Участвовала в маршах, но не более того. Я лишь выступала за равные права для всех американцев.