«Неизвестное». Я написала это слово в конце своего списка неотложных дел.
Франсуаза Жило расставалась с Пикассо. По словам Сары, его возлюбленная, с которой он жил последние десять лет и которая родила ему двоих детей, собиралась от него уйти. Значит, даже если я смогу найти его, то настроение Пикассо едва ли будет позитивным. Возможно, меня даже не пустят на порог, но я все равно должна попробовать. Я думала о том, что происходит в Средиземноморье, о комнатах с полотнами, еще нигде не выставлявшимися, и о самом присутствии этого человека – величайшего художника в мире.
Возможно, моего отца.
После сбора вещей и составления списка я положила в сумочку паспорт, коробку с карандашами, дополнительный блокнот и уже была готова переодеться в пижаму, как в дверь постучали. Резкий, нетерпеливый стук. По другую сторону двери через дверной глазок я увидела двух мужчин с напряженными лицами.
Люди Маккарти.
Я отпрянула от двери, хотя они не видели меня и снова постучали. Этот стук положил конец моим честолюбивым устремлениям. Постоянная работа в журнале теперь была невозможна. А Джек? Как я смогу встретиться с ним, позволить себе любить его, если это причинит ему вред? Его отель попадет под наблюдение. Его могут вызвать на допрос. Не имеет значения, что он ветеран войны. Маккарти не заботили такие подробности.
«Убирайся отсюда, – приказала я себе. – Немедленно».
На цыпочках пройдя через крошечную гостиную, я взяла собранный чемодан. Скрипнула половица, и я застыла на полушаге. Стук стал более настойчивым. Через кухню к пожарному выходу – и вниз, на улицу.
В тот день я ночевала в квартире Элен. Когда я заснула, мне приснился сон на испанском языке. Я произносила редкие фразы из моего детства: иногда мама забывалась и говорила por favor вместо «пожалуйста» или lo siento, когда расчесывала мне волосы. В моей памяти хранилось множество слов, запрещенных к употреблению моей матерью, поскольку они тоже были частью ее прошлого. Но они были там и ожидали меня.
Через неделю я была уже во Франции и села на поезд, идущий из Парижа на юг. За день до этого я приземлилась в аэропорту, усталая и дезориентированная после долгого ночного перелета. Мое платье было измято, а волосы разлетелись грозовыми облаками вокруг лица.
Повсюду вокруг суетились люди – большей частью французы, но были и американские военнослужащие в мундирах, бизнесмены и их жены с маленькими детьми примерно одного возраста, рожденными в послевоенные годы после возвращения к нормальной домашней жизни, супружеству и семье. Поколение Сары было «потерянным», но уже подрастало новое, толпившееся у пунктов выдачи багажа и в комнатах отдыха.
Болезненно осознавая, как мало денег у меня осталось, и не имея понятия о том, как долго пробуду во Франции, я решила быть максимально экономной. Никаких такси. Балансируя с чемоданом и французским разговорником в руках, семеня в туфлях на слишком высоких для поездки каблуках, я осознала необходимость ограничиться парижской подземкой и железнодорожными поездами.
Под терминалом аэропорта нашла остановку метро, откуда можно было добраться до транспортного узла Лез-Аль, где можно сделать пересадку и доехать до Лионского вокзала по другой линии. Я локтями проложила путь через толпу и нашла свободное место.
Люди, ехавшие в метро, были совсем не похожи на более состоятельных авиапассажиров, направлявшихся к стоянкам такси. Многие выглядели обшарпанными или истощенными. Их не заботили теснота, запах бензина и голубоватый туман сигаретного дыма; они едва подняли головы, когда услышали, как американка с сильным акцентом спрашивает пожилую женщину, можно ли доехать до Лионского вокзала на этом поезде. Я была так же невидима и анонимна, как и в нью-йоркской подземке, и это подбадривало меня.
«Смешивайся с толпой, – часто говорила мне мать. – Не привлекай внимания».
Я могла совершить перелет из Парижа в Ниццу, вместо того чтобы сутки трястись в поезде, но с моим бюджетом это было исключено. Кроме того, Анна-Мартина не летала. Во времена ее бегства не было регулярных авиаперелетов, а я совершала это путешествие ради нее – как и ради себя. Сам факт пребывания во Франции уже помогал мне ощущать близость к матери. Урна с ее прахом в моем чемодане ни на секунду не покидала мои мысли.
Лионский вокзал, где я оказалась через несколько часов, был похожим на огромную пещеру, но красивым сооружением с арочным стеклянным сводом и рестораном, где потолок был расписан позолоченными фресками. Там подавали блюда, которыми мог бы гордиться любой пятизвездочный ресторан в Нью-Йорке, хотя нехватка продуктов сделала меню коротким. Я позволила себе тарелку лукового супа и чашку крепкого кофе, а потом стала изучать журнальные стенды на перроне перед отправлением вечернего поезда. Я купила открытку Нотр-Дама с почтовым штемпелем и отправила Саре без сообщения на обратной стороне, но с надписью «Спасибо за адрес!». Она поймет, что я имела в виду адрес Пабло.