Она хотела получить прощение от дочери женщины, которую предала, и со временем это произойдет. Но сейчас я испытывала обиду и страх, который пережила моя мать после этого предательства. Сначала это должно уйти на покой.
Затем я послала вторую открытку – Джеку. Здесь было труднее придумать надпись. Одна ночь – все, что у нас было. Но она изменила траекторию моей жизни. «Скучаю по тебе», – написала я. Поймет ли он, как много на самом деле означают эти слова?
Париж ожидал меня за пределами вокзала, но я чересчур устала и слишком сосредоточилась на цели этой поездки, чтобы отвлекаться на городские зрелища. «Потом, – пообещала я себе. – После разговора с Пабло Пикассо».
Если я смогу побеседовать с ним. Если он откроет дверь. Но даже если так и будет, кого он увидит – незнакомку или дочь Анны? Вспомнит ли он?
19
Алана
Воздух меняется, когда вы оказываетесь в Миди, то есть в Южной Франции. Он становится мягким и благоуханным.
Ранним утром я проснулась южнее Лиона, разбуженная ароматом цветов и трав. Было тепло. Даже в конце октября солнце светило так ярко, что тени выделялись четкими силуэтами на фоне мятых подушек и журналов, разбросанных на полу поезда.
Я провела ночь, сидя в отделении второго класса «Голубого поезда». Золоченые вагоны и ужины из пяти блюд, подаваемые в первом классе, были не для меня. У меня затекла шея, руки онемели от сна в неудобной позе. Другие пассажиры зашевелились, зевая и потягиваясь, распаковывая сумки с термосами кофе и вощеные пакеты с бутербродами. Дети хныкали, маленькие собачки иногда разражались визгливым тявканьем.
Я никогда не просыпалась под шум неугомонных требовательных детей, и эти звуки меня поразили. Но при этом они были не более неприятными, чем писк птенцов, зовущих свою мать.
Однажды, когда я была маленькой, голубка устроила гнездо на моем подоконнике, в потаенном углу за горшками герани. Когда оно было закончено, я наблюдала, как птица высиживает два красивых яичка, а потом кормит вылупившихся птенцов. Я целый месяц не отваживалась открыть окно и просыпалась под чарующий писк крошечных голубей, требовавших завтрака.
Моя мать, наблюдавшая вместе со мной, привлекала меня к себе, пока мы сидели на кровати. «Она сделает что угодно ради их безопасности, – сказала она. – Это хорошая мать».
«Хорошая мать, хорошая мать», – кликали колеса на стыках шпал.
Вскоре воздух снова наполнился едкими городскими запахами – поезд проезжал через суматошный порт Марселя, города моряков, торговцев и всего, что им сопутствовало: высоких зданий, закопченных складов, рабочих в кожаных фартуках и прохожих на железнодорожном вокзале.
Поезд сделал несколько остановок, прежде чем продолжить путь в Антиб, отделенный от Валлариса короткой поездкой на автобусе. Пикассо жил в Антибе, но его студия находилась в Валларисе, и я думала, что лучше будет застать его за работой, чем дома. Моя мать, приехавшая из Испании, выглядывала в окошко похожего поезда и видела те же оливковые рощи, цветочные луга и лодки, скользившие по невероятно голубым водам.
Во время войны здесь была вишистская Франция, неоккупированная немцами и находившаяся под управлением маршала Филиппа Петена – коллаборациониста, который следовал нацистскому плану по превращению Франции в антисемитскую, консервативную, фундаменталистскую страну. «Петен и сенатор Маккарти могли бы многое обсудить друг с другом, – подумала я. – У них много общего». После войны Петен был осужден за измену и приговорен к смерти, но де Голль заменил приговор на пожизненное заключение. Старорежимный генерал умер дряхлым безумцем в тюремной крепости на маленьком острове в Атлантическом океане.
Моя мать прочитала смертный приговор в «Нью-Йорк таймс» и оставила газету раскрытой на этой странице для меня. «Этот человек был из тех, кто хочет, чтобы все выглядели и думали одинаково, – сказала она. – Такие как он уничтожили авангардизм во Франции. Кроме Пикассо. Никто не может уничтожить Пикассо».