Мадам Роза рассмеялась.
– Он еще и меня переживет! – согласилась она. – Возможно, тогда вы возьмете его с собой.
В пансионе было четыре комнаты для посетителей, и я заняла последнюю, которая еще пустовала, – в мансарде, где, должно быть, раньше жила служанка. Но комната была чистой, кровать – мягкой, белье пахло лавандой, а солнечный свет струился в окно с выцветшей занавеской из голубого тюля. Солнце было таким жарким, что когда его лучи коснулись меня, то показалось, словно блузку только что сняли с гладильной доски. Мне мельком вспомнилась мать, которая гладила мою школьную форму рано утром и спрашивала у меня названия главных мировых рек, пока работала.
– Я арендую эту комнату, – сказала я.
– Хорошо, – ответила мадам Роза. – С питанием? Моя повариха готовит лучшее кассуле[51] в Антибе. И на какое время?
– На неделю, – задумчиво ответила я. – Возможно, дольше.
– Вы задержитесь дольше, – предсказала мадам Роза. – Я вижу это по глазам. Приехали в отпуск?
– Да, – сказала я, слишком уставшая, чтобы раскрывать правду о цели своего приезда.
Мы с Элен сошлись на простом плане: если спустя две недели не появятся незнакомые люди, которые будут спрашивать обо мне, то будем считать, что вернуться домой будет безопасно. Она не могла знать, нагрянут ли они снова ко мне в квартиру, но могла следить за офисом Рида. Он согласился сообщать Элен, если случатся новые визиты. Я надеялась, что к моему возвращению допросы профессора перед сенатской комиссией закончатся, и они перейдут к другой жертве, либо – что гораздо лучше – наконец поймут, что приносят больше вреда, чем пользы для демократии.
Всегда оставалась вероятность, что они разыскивают меня, чтобы я дала свидетельские показания против Гриппи, а не защищала собственную невиновность. Однако если он назвал имена – мое и других студентов, то последствия будут скорыми… либо их вообще не будет.
Все это нельзя было обсуждать на досуге, тем более с мадам Розой, которая напоминала мне пожилых женщин, в жаркую погоду сидевших на табуретках во внутреннем дворе нашего дома и сплетничавших друг с другом. Я также не была готова неформально обсуждать с кем-либо мои планы на встречу с Пикассо или мое намерение о том, как поступить с прахом матери. У меня не было никакого графика для решения этих вопросов. В физическом и эмоциональном смысле я находилась на незнакомой территории и, наверное, только начинала понимать, почему люди хранят секреты: если громко говорить о некоторых вещах, это может закрыть доступ к определенным решениям и возможностям. А другие детали лучше скрывать просто потому, что они опасны.
Уютная комната в доме мадам Розы напомнила мне отель Бреннана. Здесь тоже пахло лавандовыми саше, лежавшими в бельевом шкафу, застарелым дымом и пылью, оставшейся от курильщиков, и уголков, куда нельзя было дотянуться щеткой пылесоса. Мадам Роза принесла мне кучу чистых полотенец и поставила бутылку воды на ночной столик. Когда она закрыла за собой дверь, я в изнеможении опустилась на кровать и несколько часов проспала без сновидений.
Когда я проснулась, полумесяц висел в квадрате неба за оконной рамой. Снизу доносился тихий гул разговоров внутри пансиона и на улице за окном, стрекот цикад, исполнявших нежную вечернюю перкуссию. Воздух был теплым, ласковым и даже вдалеке от побережья имел привкус соли. «Вот я и во Франции, – подумала я. – В городке, где когда-то была моя мать. Как странно и замечательно!» Я всегда собиралась побывать во Франции, но вопрос упирался в деньги. Уильям не хотел, чтобы я путешествовала без него, и не испытывал интереса к посещению этой страны. Я была почти нищей и разрывалась между работой и Уильямом. Но теперь я была здесь.
Потом до меня донесся терпкий и пряный аромат вечернего бриза, и воспоминания потоком хлынули в сознание: старинные, бесформенные воспоминания о том, как я сидела на коленях у матери и такой же запах щекотал мои ноздри.
Она привозила меня сюда, когда я была младенцем! Я была уверена в этом.
Осознание заставило меня потрясенно выпрямиться на кровати. Почему мы приезжали сюда? И почему она никогда не упоминала об этом впоследствии, сделала это частью секретов, в окружении которых мы жили? Я чувствовала себя человеком, которому предложили изучить незнакомую комнату с повязкой на глазах. Я могла лишь продвигаться вперед, надеясь обрести ясность, отыскать правду о жизни моей матери.
Вдруг заурчало в животе. Я проспала ланч и обед, так что успела проголодаться. Ванная и туалет находились дальше по коридору, а поскольку я занимала единственную комнату наверху, они были полностью в моем распоряжении. Я приняла прохладный душ, надела свежую блузку и юбку, собрала влажные волосы в узел на затылке и спустилась вниз.