Она выдохнула большой клуб дыма и замолчала надолго, вспоминая о прошлом.
Я тоже ждала во время войны. Уильяма не посылали на другую сторону Атлантики, но он служил радиоинструктором и был расквартирован в Алабаме. Многие из моих студенческих друзей и коллег не были такими везучими. Один парень, с которым я недолго встречалась, погиб на пляже Окинавы. Другой друг служил пилотом, и его самолет был подбит над Мидуэем. Сьюзен, которая собралась защищать диссертацию по фрескам итальянского Ренессанса, вступила в Красный Крест и погибла под Анцио в Италии. Я думала о Джеке и его искалеченной ноге – причине странной походки. Расскажет ли он мне когда-нибудь подробности того дня, той атаки?
– Я вижу в вас силу, – сказала мадам, вдавив в траву окурок сигареты. Кот воспринял это как намек на окончание его трапезы и удалился с гордо поднятым хвостом: серая тень, растворившаяся в еще более глубокой тени. – Думаю, сегодня звезды были расположены неправильно. Вы должны поехать туда и попробовать еще раз.
Но на следующее утро я проснулась под мелодичный перезвон церковных колоколов. Воскресенье… Керамическая мастерская и большинство магазинов в городе будут закрыты. Нет смысла отправляться туда! Мое облегчение противоречило обещанию мадам Розы. Мое мужество так и не проснулось. Я провела воскресенье, гуляя по океанскому променаду, сидя в кафе, занося мысли в записную книжку, наслаждаясь запахами, видами и структурами Антиба.
Где-то там, рядом с пляжем, находилась розовая гостиница мсье Селла. Я сторонилась ее, откладывая ее посещение на более позднее время, когда наступит нужный момент. Я пойму, когда он наступит.
Хотя я получала удовольствие от прогулок и тратила деньги только на кофе в придорожных кафе, когда уставала, оставалось лишь гадать, что происходило в Нью-Йорке и в отеле Бреннана. Я беспокоилась, что Джек мог быть небрежен при работе с электропроводкой или, хуже того, вернется к прежним отношениям с женой. «Подожди меня! – мысленно обратилась я к нему. – Я скоро приеду».
В понедельник я вернулась в Вилларус, пройдя пешком пять миль по пыльной дороге в холщовых сандалиях, купленных в Антибе. Сандалии обошлись дешевле, чем поездка туда и обратно на автобусе, а веревочные подметки облегчали ходьбу. Медленный ритм движения и тишина вместо шума в переполненном автобусе подарили мне состояние, близкое к трансу. «Тебе нечего терять, но ты можешь многое приобрести, – подумала я. – Ты можешь это сделать».
В середине утра, когда я вышла на городскую площадь, там было много спешивших людей в заляпанных фартуках – скульпторов и ремесленников, чьи руки побелели от работы с глиной и глазурью. Горшечные лавки в городе были открыты и делали хорошую выручку на продаже тарелок и кухонных сосудов, которыми этот город славился с древнеримских времен, когда горшки из Валлариса использовали по всему Средиземноморью.
Эта посуда вышла из моды с появлением более долговечных металлических горшков и фляжек в начале двадцатого века. Но заброшенные фабрики открылись снова во время немецкой оккупации из-за нехватки металла. Теперь старые керамические мастерские были переоткрыты новым поколением горшечников и скульпторов, которые, следуя примеру Пикассо, приезжали сюда со всей Франции.
Значительная часть работ, выставленных в городских лавках, была примером дурного вкуса и поспешной работы без художественных изысков; они были сделаны благодаря новым электрическим печам для обжига и использованию дешевой белой глины, покупаемой на замену местной красной, которая использовалась столетиями. Магазинные витрины были заполнены сувенирами, неуклюжими поделками, которые кричали: «Я был во Франции!» Многие вещи были дешевой имитацией работ Пикассо. Но худшими из всех были фигурки женщин, которые, по словам одного лавочника, изображали Франсуазу Жило – женщину Пикассо. Ту самую, которая оставила его, после чего он замкнулся, ожесточившись. Я поставила нелепую фигурку обратно на полку и перешла к следующей витрине.
В лавке, ближайшей к церкви – напротив статуи мужчины с овцой, – была витрина с работами Пикассо: амфора с изображением козы, тарелки с ободком из кентавров, еще одна амфора с морскими ежами и угрями, большое блюдо, расписанное оливковыми ветвями… Небольшая женская статуэтка напоминала древнекитайские аналоги.
Все они выглядели современными и в то же время почти доисторическими. Пикассо отменил время – он создавал вневременные произведения. Я вошла внутрь и расспросила продавцов, но, разумеется, не могла позволить себе такую покупку. И в любом случае я бы не рискнула положить одну из этих драгоценных вещей в багаж и увезти с собой в Нью-Йорк.