– Но моя мать покинула Испанию до того, как Франко пришел к власти…
Пикассо смотрел на косой луч света, падавший через окно, и я ощущала его потребность вернуться к работе.
– В стране были трудности еще до прихода Франко, – сказал он и поднялся со стула. – Испанец де Ривера, который брал пример с Муссолини, уже был на месте. Студенты устраивали демонстрации против него, так как знали, что когда он придет к власти, то уничтожит конституцию. Он собирался ввести военные законы. И студенты были правы.
– Значит, Анна маршировала вместе со студентами?
– У нее был незаживший шрам над правой бровью, когда мы познакомились. Глубокий порез. По ее словам, он сильно кровоточил. Ее избили полицейской дубинкой.
Я знала этот шрам и ощупывала его детскими пальцами, когда она выдумывала разные истории о том, как получила его. И в конце каждой истории повторяла, что прошлое не имеет значения, важно лишь настоящее и будущее.
– Выходит, когда полицейские избили ее и того парня, она поняла, что должна покинуть Испанию… Она не могла вернуться в университет или к своей семье. Некоторых ее друзей арестовали и увезли, и она боялась, что заберут и ее.
Пикассо отломил кусочек хлеба и положил в рот.
– Да, – сказал он. – Вы очень похожи на нее. Так бы она выглядела, если бы была старше.
«Спроси, сколько мне лет, – подумала я. – Спроси!» Но он так и не спросил.
– Вероятно, семья отреклась от нее из-за бесчестья дочери, сбежавшей из дома. В те дни дочерям из хороших семей нельзя было даже отправиться за покупками без сопровождения брата или гувернантки. Она сказала мне, что понадобился почти год, чтобы отец разрешил ей изучать живопись в университете вместо учебы с домашним педагогом. Она устроила голодовку, как иногда поступают заключенные, поэтому ее отец в конце концов уступил.
– Она училась, присоединилась к студенческому движению и уехала из Барселоны, – сказала я. – Тем летом она работала во французском отеле. В Антибе, в гостинице мсье Селла. Там вы и познакомились с ней. Сара Мерфи рассказала мне о том лете.
– О чем еще рассказала Сара? – нотки опасения вернулись, и он пристальнее вгляделся в мое лицо, пытаясь понять, что я знаю или не знаю.
– О многом. Она уделила мне много времени.
Он рассмеялся, как будто признавая поражение.
– По-моему, как бы это сказать… Думаю, Сара не имеет склонности к сплетням.
– Но она находилась в разговорчивом настроении.
Между его бровями снова залегла глубокая складка.
– Тогда вы уже знаете все, что вам нужно знать, если не более того. Мы оба знаем.
Не вполне так.
– Я знаю, почему моя мать уехала из Антиба, – сказала я. – Сара рассказала и об этом.
Он отодвинул свою тарелку и сделал еще один глоток.
– Так почему?
– Сара видела ее в студии. Вместе с вами. Она была рассержена и сильно ревновала. Поэтому она рассказала мсье Селла о том, что видела, и Анну уволили.
– Значит, дело было во мне…
Услышала ли я удовлетворение в его голосе? Эгоизм любовника, который всегда хочет быть причиной, находиться в центре внимания?
– Думаю, скорее это было нечто между Сарой и моей матерью, – сказала я. – Предательство.
Он ненадолго задумался над моими словами.
– Вы здесь для того, чтобы поговорить об искусстве, – наконец сказал он. – Давайте начнем.
Вот так Анна перестала быть темой нашего разговора. Ее проигнорировали в той же манере, как это произошло с Жаклин полчаса назад. Я кое-что узнала, но недостаточно. Слишком многое оставалось в тени, прислонясь к дверному косяку и наблюдая за нами.
22
Алана
Я открыла блокнот.
– Давайте начнем. Вы родились в Малаге в 1881 году. В каком месяце? – Я уже знала это, но это был вступительный вопрос, подводка к интервью.
– В октябре. И моим первым словом был «карандаш». Я был практически мертворожденным, вы знали об этом? Ни плача, ни движения, пока мой дядя не прикоснулся ко мне кончиком сигары; вот тогда я завопил. Мой дед родился таким же. У нас это семейная черта.
Пикассо заткнул пробкой бутылку воды и убрал ее в корзину, расчищая рабочий стол.
Раньше я не слышала об этом. Эта была новая деталь, которая заставит Рида сделать особую пометку: прославленный художник, известный своей бурной деятельностью, оказывается, родился неподвижным.