— Тварь! Гнусная тварь! — не дав ей возможности договорить, громко завопила Алла.
Я крепко сжал своим предплечьем ее левую руку, хотя понимал бессмысленность своего действия, — если даже она разожмет руку с детонатором внутри моего кармана — результат будет неизменным.
— Послушай, подружка! — Глаза Тамары безумно заблестели. В них появился какой-то нелепый и даже несколько страшноватый приступ сумасшествия. — Скажу тебе честно, — твой сын был хорошим парнем. Но в последнее время он мне почему-то надоел. Не знаю почему, но мне ужасно хотелось как можно скорее от него отвязаться. И я даже в некоторой степени рада, что он отправился вместе с этой сучкой Вероникой на тот свет. Ты оставалась последней, кого я была обязана в своей жизни наказать. И ты получила свое сполна… Теперь ты стала такой же, как и я. Ты не имеешь в этой жизни теперь никого родного… Не представляешь, какое только удовольствие доставляет мне одна эта мысль. Ты повелась на мой план, который, в конечном счете, был направлен и против тебя так же. Смерть сына ведь для тебя хуже своей собственной…
— Не-е-е-е-ет!!! — Голос Аллы чуть ли не разорвал мои барабанные перепонки. На этот раз удержать ее руку мне не удалось.
Изящная женская кисть с опутанным проводами детонатором резко выскользнула из моего кармана, и острые ногти единым взмахом врезались в румяную щеку бывшей подруги. Тамара, как и я, подобного поворота событий никак не ожидала. Под тяжестью прыгнувшей на нее как дикая кошка Аллы она потеряла равновесие и неуклюже повалилась в ближайший сугроб.
Больше я на них не смотрел. Если верить привычкам покойного Вадика, на все про все у меня оставалось не больше двух секунд. Я не собирался мешкать ни одной из них. Затерпшая от постоянного сжатия рука была наконец освобождена, но зато дыхание — никогда раньше и не предполагал, что такое вообще может быть — неожиданно само по себе остановилось.
Мои ноги импульсивно оторвались от земли. Я машинально подал свое тело в сторону крутого склона и полностью отдался во власть Господа-Бога. Спина совершенно безболезненно упала на мягкий пушистый снег, кепка спала с головы, и лысоватый затылок пронзило резким холодом.
Подвернув под себя обе руки, чтоб не повредить их об торчащие справа и слева покрытые снегом уродливые кустарники, я кубарем покатился вниз. Не смотря на все старания, рукав куртки все же напоролся на какой-то одиноко торчащий из снега сучок. Уши пронзил неприятный звук разрывающейся кожи, заглушенный через какое-то мгновение раскатистым грохотом взрыва.
На лицо в тот же момент накатилась маленькая снежная лавина, чуть не выбившая мне насквозь глаза и не разорвавшая распухшие ноздри. Барабанные перепонки еще сильнее завибрировали, словно в уши с двух сторон одновременно ударили вязальными спицами. Приглушено застонав от резкой боли, я схватился за них ладонями и по инерции покатился дальше по склону…
Состояние шока продолжалось недолго. Резь в глазах как-то быстро прошла, заснеженные ресницы несмело разомкнулись. От дальнейшего ската вниз меня спас толстый ствол кустарника, возвышавшегося надо мной величием какой-то абстракционистской скульптуры с торчащими в разные стороны острыми кольями. Весь снег с него небрежно ссыпался мне на голову, наверняка сделав меня похожим на заблудившегося в тундре чукчу.
Со склона ко мне спускались четыре человека в штатском. Двоих из них я не знал, зато двое других был мне хорошо знакомы. Майор Порошков оказался почему-то немного проворнее от капитана Харченко, и обогнал его на несколько шагов. Он склонился надо мной и принялся по-отцовски ощупывать мою голову. Майор что-то громко говорил, но я его не слышал, — в ушах оставался лишь монотонный назойливый звон…