Абигайль, оставленная на попечение Джудит, с большим интересом рассуждала про себя, о чем беседуют лихо танцующие молодые люди. Ей следовало что-нибудь сказать этой важной даме, но она решила предоставить инициативу матери Реда.
Джудит, со своей стороны, лишь вежливо улыбалась и, похоже, изучала Абигайль.
«Она, наверное, думает, что я полная дура», — решила Абигайль и почувствовала, как у нее от нервного напряжения начали увлажняться от пота ладони.
Какое ужасное платье, между тем думала Джудит, и не модное, и велико как минимум на размер. Что ж, ничего удивительного нет, когда бразды воспитания оказываются в руках таких особ, как Селена и Джордж, особенно после того, как этот идиот Уит Трюсдейл покинул сцену. Все Трюсдейлы были не только непроходимо скучными людьми, но еще, как и большинство членов старинных бостонских семей, скупы невероятно. Вполне возможно, что у Джорджа и Селены до сих пор хранится первый доллар, полученный ими после продажи первой партии знаменитых Плимут-Роков — предков большинства нынешних бостонских кур этой породы. Впрочем, надо сказать, что означенный доллар за долгие годы превратился в несколько миллионов.
Тем временем Абигайль, не в силах хранить затянувшееся молчание, выпалила первое попавшееся, что пришло ей в голову:
— Не правда ли, Д’Арси — чрезвычайно ярко выраженная личность?
Джудит с удивлением подняла брови:
— Разве?
— Мне кажется! Более того, я в этом просто уверена!
— Ну, раз так, значит, тогда это на самом деле правда. Но не могли бы вы мне сообщить, отчего она одета в подобное платье, которое более пристало для маскарада? — Джудит задала вопрос, хотя, как ей казалось, она смогла бы и сама ответить на него без особого труда. Дело в том, что Д’Арси была дочерью Франчески и от этого несколько экстравагантна, в то время как дочь Карлотты по сравнению с ней выглядела просто серой мышкой.
Абигайль была в недоумений. Оказывается, прелестное платье Д’Арси — своего рода костюм, но Джудит Стэнтон, без сомнения, в таких делах понимает больше.
— Хм… Я… Я не могу вам сказать…
— Ничего страшного. Это, в сущности, не столь уж важно.
Трудно было поверить, глядя на неуклюжую и робкую девочку, что она — дочь Карлотты. Совершенно очевидно, что иногда яблоко падает весьма далеко от яблони.
— Расскажи мне что-нибудь о себе, Эбби.
Абигайль проглотила клубочек, стоявший в горле. Что она, в самом деле, может рассказать о себе такого, что заинтересует Джудит Стэнтон, великую Джудит Стэнтон… которую даже тетя Селена не решалась называть оппортунисткой, а тетя Селена всех людей, которые выходили замуж или женились на богатых, называла оппортунистами.
— Рассказывать особенно нечего. Я хожу в школу Бикон-Хилл для девочек, — наконец выдавила она из себя. — На следующий год, в июне, заканчиваю курс и собираюсь поступить в Редклифф. Мне бы хотелось специализироваться в области английской литературы. — Абигайль и сама не заметила того, как стала говорить о сокровенном. Но потом она снова застеснялась: — Боюсь, что вам это не очень интересно.
— Нет, нет, очень интересно. Я и сама увлекаюсь английской литературой.
— Да что вы? — Абигайль взглянула на собеседницу с благодарностью и заметила, что та смотрит на нее с теплотой и сочувствием, словно она и в самом деле проявляла к ней интерес. От этого у нее неожиданно поднялось настроение и защемило сердце.
Франческа уже выпила четвертый бокал шампанского. Краем глаза она окинула длинный стол с холодными закусками, чтобы убедиться, что он по-прежнему сверкает великолепием, как и в начале вечера, а серебряные блюда и фарфоровые тарелки вновь и вновь наполняются яствами. Да, стол не потерял своего блеска, хотя и подвергался постоянным набегам со стороны голодных толп гостей, которые с равным аппетитом поедали и устриц, подаваемых на половинках раковин, окруженных толченым льдом, зернистую икру, холодную лососину, отварных крабов и крупных флоридских каракатиц, как и огромных розовых креветок из залива, говядину на ребрах и копченых индеек, поставляемых из собственных коптилен Шериданов. Вся эта снедь постоянно резалась, кромсалась, пласталась на ломти, раскладывалась по тарелкам и доставлялась по первому требованию гостей расторопными официантами в черных фраках.
Легким движением руки Франческа передвинула вазу с засахаренным виноградом на дюйм вправо. Смысл этого действа состоял в том, что не хотелось возвращаться в танцевальный зал. Ей хотелось как можно дальше оказаться от Эбби, которая смотрела на нее грустными, чуть ли не собачьими глазами каждый раз, когда она оказывалась поблизости. Кроме того, хотелось избежать и общения с Джудит, поскольку с самого начала отношения с ней не сложились.
На некоторое время Джудит была поглощена беседой с людьми, которых она знала еще по Ньюпорту. Она восседала за одним столом с этими так называемыми друзьями — титулованными и богатыми, а также с теми, кто находился в зависимости от богатых, но процветал благодаря уму… Например, Эльза Максвелл — одна из многих, кого не пригласили, но кто приехал, затесавшись в общую компанию. В частности, Эльза прикатила вместе с одним из Вандербильтов, завсегдатаем Палм-Бич, и сидела теперь за одним столом с герцогом и герцогиней Виндзорскими. Они прибыли на прием в сопровождении Марджери Пост Девис Мей из ее великолепного имения Мар-а-Лаго. Небольшая остановка на пути в Нью-Йорк, так объяснила Лилин Уэллис. По словам Эльзы, присутствие герцогов Виндзорских на приеме у Шериданов должно было обеспечить хозяевам полный успех, поскольку «куда едут герцоги Виндзорские, туда едет весь свет»…
— Неужели? — с чувством произнесла Франческа, изо всех сил стараясь не рассмеяться, глядя, с каким апломбом рассуждает о свете некрасивая Эльза.
Но Эльза была недалека от истины. Следовало признать, что приезд герцогов Виндзорских и их появление на балу и в самом деле вызвали большой переполох.
Уэллис красовалась в белоснежном облегающем платье с глубоким вырезом, а по пятам за ней тащился плащ такого же цвета. Она буквально искрилась от множества нацепленных драгоценностей. Следом за ней поспешал и сам герцог во фраке и белом галстуке. Их приезд вызвал почти такое же возбуждение, как и появление незабвенной Элизабет Тейлор в низко вырезанном алом струящемся наряде и тоже с ног до головы увешанной драгоценностями. Единственное, в чем Уэллис была не в состоянии конкурировать с Лиз, была великолепная грудь последней, поскольку грудь Уэллис больше напоминала два увядших бобовых стручка.
Элизабет обменялась рукопожатием с Д’Арси, после чего та примчалась к матери, чтобы единым духом выложить ей, что Лиз, возможно, скоро оставит своего мужа Эдди и соединится с Ричардом Бартоном. С ним у Элизабет состоялся нашумевший роман, начало которому было положено во время съемок «Клеопатры».
— Вот было бы здорово, если бы она привезла с собой Ричарда! Он такой милый! Но я не жалуюсь, мне вполне достаточно и того, что мое шестнадцатилетие почтила своим присутствием сама Лиз, хотя и без Ричарда. Из пяти самых знаменитых людей 1961 года меня посетили двое — Рок Хадсон и Элизабет Тейлор! Двое из пяти — не так уж плохо!
Франческа засмеялась:
— Так, значит, ты не в обиде на нас, что Элвис так и не приехал?
— Подумаешь, Элвис! — Д’Арси сморщила носик. — В списке знаменитостей за 1961 год он числился всего лишь на десятом месте!
Франческа отпила большой глоток шампанского, уединившись за большой пальмой в углу и на короткое время избавившись от всех. При всем желании она не могла винить Д’Арси за ее преклонение перед кинозвездами, их славой и великолепием — ей всего-то исполнилось шестнадцать лет. Но другие, те, кого принято было считать людьми разумными и умудренными опытом? Чем можно оправдать их? Ведь это люди чрезвычайно богатые и влиятельные, с большими заслугами перед страной! Но и они, словно дети, снизу вверх смотрели на герцога и герцогиню Виндзорских, на Лиз Тейлор и Рока, на Джуди Гарланд, совершено забыв на время, что в зале находится сам президент и астронавт Джон Гленн… В конце концов, актеры заслужили всеобщее внимание благодаря своему вкладу в искусство, тому удовольствию, которое их игра приносила всем, но в чем заслуги герцогов Виндзорских? В том, что ли, что они разъезжают по всему миру в поисках развлечений?