Это мурло бросает трубку и не могу поверить в то, что сейчас услышала. Не знаю, плакать мне от обиды. Или от радости, что эта тварь меня бросила. Но еще я ловлю себя на мысли, что Ане повезло в какой-то степени. Как и мне. У лучше быть одной, чем с ним. Гриша ведь паразит, который меняет «хозяина», когда он ему надоедает и взять больше нечего. Я уверена, что ему без труда удастся захомутать очередную дурру, которая будет готова ради него бросить все на свете. А потом он и ее бросит. Жаль, что осознание этого далось такой ценой. Разбитому сердцу больно, заплеванной душе гадко.
– Эй, Свет, ты там уснула что ли? Кто работать будет, а? – тарабанят мне в дверь.
– Нет… я сейчас. – Вытираю слезы, которые все-таки незаметно для меня проступили на глазах и выхожу.
Дорабатываю кое-как и спешу домой. А там… сумки в коридоре и испуганные дети, выбегающие навстречу.
– Мам, а папка снова куда-то едет. Только он нам ничего не рассказывает. – Они смотрят мне в глаза и я снова едва могу сдержать слезы.
Из ванной выходит Федя. Вымыт, побрит, выглядит опрятно. Но в глаза не смотрит.
– Дети, идите в комнату. – Хрипло прошу их и подталкиваю в нужную сторону.
– Мам, – сын смотрит то на меня, то на мужа. – Все хорошо?
–Да, нам с папой просто нужно поговорить.
Ждем пока они закроют за собой дверь, я даже успеваю снять обувь и забросить сумки на пуфик.
– Я тут это, самое, ничего не говорил. Ты как все порешаешь, потом согласуем… наверно… – Федя аккуратно вкладывает бритвенные принадлежности в сумку.
– Федь…. – всхлипываю, – прости, я такая дура…
Он замирает и нерешительно смотрит на меня. А я несусь к нему навстречу и утыкаюсь носом в грудь. Слезы уже не остановить.
– Прости, прости, – повторяю, – не уходи. Я была неправа.
– А этого… не любишь?
– Не люблю, – мотаю головой. – Была ослеплена неверным чувством, но глаза открылись. Не хочу ничего рушить. Хочу, чтобы все у нас было, как раньше.
Я не знаю, сколько мы так простояли. Но все время я то и делала, что просила прощения. Хотя понимала, что сделала ему больно и, возможно, своим предательством все разрушила до основания. До последнего кирпичика.
– А знаешь, мне эта встряска тоже помогла кое-что увидеть, – он отстраняет меня от себя, – понял, почему ты позарилась на другого. Я виноват, Светка. От хороших мужиков ведь бабы не гуляют.
– Федь… разбирай сумки.
– Не, я уже все решил. Поеду снова на заработки, но в этот раз точно вернусь с деньгами. Хочу, чтобы ты смотрела на меня не как на бомжа какого-то, а как на нормального человека. Который в состоянии содержать свою семью.
– Ты вернешься? – у меня опускаются руки.
– Светка, ты же не смотря на все, вернулась же? – он грустно улыбается. – Ну вот, я тоже вернусь. Мы ж семья, елы-палы.
– Семья, – подтверждаю.
– Значит, не ссы. – Федя смотрит на дверь в основную комнату. – Дети, а ну харэ подслушивать и идите сюда. Папка список подарков собирать будет. Че кому купить?
И я смотрю на все это, думая, что чуть не потеряла по своей вине самое ценное. Повелась на красивые речи и картинные жесты. Думала, что решаю все сама. А по факту оказалось, что была ведомой. Уж лучше все вернется на свои круги. Долги, жизнь в однушке, но зато такой уже привычной жизнью. Не хочу больше ничего менять.
29. Ника
Отек на лице давно спал. Об инциденте в том доме напоминал лишь пожелтевший синяк на скуле да редкие новости из больницы, куда мы упекли Ирку на лечение. Да и то, это больше заслуга Андрея. Первые дни после случившегося напоминали ад. Пришлось взять отпуск за свой счет и быть дома, чтобы не пугать окружающих своим внешним видом. Мама все это время не отходила от меня ни на шаг и постоянно держала в руках то телефон, то капли для сердца. Я понимала ее состояние, ведь одна дочь пострадала по вине другой. Но разве она могла кого-то наказать? Как бы ни было ей горько, она единственная, кто держал связь с врачом, который докладывал о процедурах и реакции на них убитого в хлам организма сестры. Я же… строго настрого приказала больше ничего мне не рассказывать о ней. После того ужаса, которого я натерпелась в том доме, видеть и слышать что либо о сестре больше не хотелось. Возможно, я когда-нибудь ее прощу. Но не сейчас. Выходка Иры слишком дорого мне обошлась. Отвожу взгляд от зеркала и устремляю его в окно, за которым растянулось пасмурное небо. Мысли сами по себе уносят меня в день, когда мне стало сначала радостно, а затем больно.