— Мой дом, мой кошелек, я сам к твоим услугам, — произнес Реджинальд высокопарно, с тем видом снисходительного отвращения, который всегда принимает истинный джентльмен, когда ему приходится обсуждать такой низменный вопрос, как отсутствие денег.
— Благодарю, — негромко сказал Василий. — Поверь, я тронут. Я… словом, ты понимаешь! Возможно, мне придется воспользоваться твоим кредитом, однако скажи: знаешь ли ты каких-нибудь русских в Ванарессе?
— Ого! — вскинул рыжие брови Реджинальд. — Я вижу, тебе больше по вкусу индуизм, чем магометанство? Где это ты услышал о Ванарессе?
— Все от того же благословенного посланца Ганги, — улыбнулся Василий, и Реджинальд, узнавший наконец в этой дерзкой улыбке своего прежнего друга, от избытка чувств наградил его увесистым толчком в плечо, едва не сбросив со стула. — Однако ты не ответил мне. Так знаешь ли здешних русских?
— Трудно не знать, потому что мистер Бушуев — единственный здесь русский, вдобавок он очень тесно связан с моей компанией.
— Бушуев! — вскричал Василий. — Его-то мне и нужно!
— Как? Ты знаешь Бушуева? — недоверчиво поглядел на него хозяин. — Очевидно, еще по России?
— Отродясь его в глаза не видел, однако у меня было к нему заемное письмо из Москвы на очень немалую сумму. Этот Бушуев торгует кашмирскими шалями, так?
— В том числе, потому что легче перечислить то, чем он не торгует. Глядя на тебя, можно убедиться, что русские чрезвычайно воинственны, однако, судя по мистеру Бушуеву, они еще и весьма оборотисты.
— Так он богат?
— Ого-го-го! — значительно покрутил головой Реджинальд. — Более чем. Он за короткое время сделался одним из самых удачливых торговцев. Клиентов к нему как магнитом тянет. Правда, у него столь красивая дочь, что многие приходят лишь полюбоваться на нее, но тут уж мистер Питер берет их в свои медвежьи лапы так, что они готовы выполнить все его условия, только бы еще раз увидеть Барбару.
— Варвару, что ли? Какое недоброе имя, — передернул плечами Василий. — Недоброе, холодное. Оно мне не нравится. А что, и в самом деле красавица?
— Она похожа на англичанку, — мечтательно повел глазами Реджинальд, и Василий понимающе кивнул:
— О да, тогда конечно! Блондинка?
— У нее самые чудесные золотые волосы, которые я когда-либо видел! — провозгласил Реджинальд. — И лебединая шея, и дивные, чарующие глаза, похожие на два озера в туманной серой дымке. О, будь ее глаза голубыми, я бы… я бы, пожалуй…
— Ты, пожалуй, забыл бы леди Агату?! — с театральным ужасом воскликнул Василий, знавший о затянувшейся помолвке друга, которая могла окончиться браком, только если Реджинальд восстановит свое состояние.
Англичанин сконфуженно отвернул веснушчатое лицо.
— Да нет, дело вовсе не в глазах, — сказал он с заминкою. — Эта мисс Барбара уж до того своенравная девица! У нее нет матери, а тетушка Мери, сестра мистера Питера, не имеет над нею никакой власти. И эта девица со всей своей красотой до того ударилась в науку, что ни о чем приличном и говорить не может, как только чем отличается Деви от Дурги, а обе они — от Кали [4]!
Василий был не силен в мифологии, к тому же слишком образованные и много о себе понимающие девицы никогда ему не нравились. Он не терпел в женщине серьезности, а умение полчаса говорить на одну и ту же тему, не сбиваясь, считал для слабого пола ужасным, непростительным недостатком. К тому же Василию, светловолосому и голубоглазому, всегда нравились худощавые, роковые, даже мрачноватые брюнетки с зеркальными очами в малороссийском стиле, и беспрестанное созерцание черноволосых, смуглых, полных, сладковзорых дочерей Индии не уменьшило пристрастия к излюбленному типу. Так что дочь Бушуева, похожая на «настоящую англичанку», носившая вдобавок столь нелюбимое имя, не вызвала в нем ни малейшего интереса.
Они еще долго сидели за столом, попивая «недурное» французское винцо. Разговор то вспыхивал, то затихал, и крутился он теперь вокруг тем, так или иначе связанных с прошлым. Что пишут из Англии, что пишут из России; как повезло Реджинальду, что леди Агата лучше готова сделаться старою девою, чем нарушить данное ему слово; как повезло Василию, что основное состояние Аверинцевых осталось не тронутым войной; как повезло им обоим, когда в Сен-Жюле рядом оказался Кузька… Впрочем, кое на что Реджинальд все-таки сетовал.