Пока пикап приближался к месту назначения, Чоло Мохардин спросил своего друга-партизана:
— Слышал про Давида?
— Что именно?
— Как ему обломилось в Лос-Анджелесе?
— Да, знаю, отец небось павлином выступает!
— Это все ерунда, случилось кое-что покруче: Давид оттрахал саму Дженис Джоплин, королеву хиппи!
— Иди ты!
— Я тебе говорю; эта баба увидела его на улице, затащила к себе и обслужила в лучшем виде!
Чато громко расхохотался:
— Вот еще долбарь нашелся! Ладно, потом расскажешь, я здесь выйду! — и выскочил из остановившегося пикапа.
Сантос видел, как его друг скрылся в уличной толпе — стремительный и неотвратимый, как воля провидения. Наверняка спешит к своим товарищам, решил он и подумал, какие разительные перемены произошли с Чато за считанные месяцы после того, как дон Грегорио прогнал его из дома.
Когда старший сын Палафоксов ушел в партизаны, это для Сантоса, как и многих других, стало полной неожиданностью. Никто и вообразить не мог, что порядочный юноша и прилежный студент, получающий истинное удовольствие от чтения и учебы, станет революционером. В то время как Чоло только делал вид, что постигает агрономию, Чато пропадал в университете, где участвовал в горячих спорах со своими сокурсниками и писал работы, в которых яростно критиковал класс предпринимателей. Он единственный среди сверстников был знаком с произведениями Фернандо дель Пасо, Марселя Пруста и Уильяма Фолкнера; только ему доставляла истинное наслаждение музыка Сибелиуса, Рихарда Вагнера и Джона Кейджа. Этой любви Чато к буржуазному искусству стало достаточно, чтобы сделать его в глазах наиболее радикально настроенных студентов белой вороной и закрыть перед ним двери конспиративных собраний, на которых обсуждались пути прямой конфронтации с властями. Помимо того что ему не хватало общительности и воинственности, Чато в принципе с большим сомнением относился к вооруженной борьбе вообще. Он не переставал повторять, что считает партизанскую войну неэффективной, и не обращал внимания на обвинения в пораженчестве со стороны самых боевитых студентов. На вечеринках с друзьями Чато говорил, что у него возникает двойственное мнение о Че Геваре: с одной стороны, он выглядит важной исторической фигурой; а иногда кажется ему побочным результатом революционного движения, символом, придуманным, чтобы вовлечь в вооруженную борьбу разных недотеп. В то же время Чато верил Фиделю Кастро, хотя и посмеивался над ним — сказал, например, что «главный команданте» принял участие в рубке сахарного тростника с единственной целью — потешить свое тщеславие. Он признавал влияние пламенных речей Фиделя на умы слушателей, но оставлял за собой право выбора; пацифистские выступления Джона Леннона, на его взгляд, воздействуют на аудиторию в тысячу раз сильнее. В общем, ничто не указывало на то, что Чато станет партизаном, пока однажды в университетский городок не ввели войска; все происходило у него на глазах; он заметил, как его товарищи в ужасе возносили молитвы Богу, не находя, куда спрятать семь пистолетов «таурус» и два длинноствольных охотничьих ружья. Не дожидаясь, когда его попросят, Чато открыл багажник отцовского «валиума» и спрятал оружие под кучей бейсбольных перчаток — так про него никто и не дознался. Вечером, после того как военные покинули городок, состоялся студенческий митинг, а потом Чато затащили на закрытый просмотр кинокартины «Алжирское сражение». В последующие дни он много беседовал со своими товарищами, стараясь постичь, какие силы движут ими. В итоге даже самые недоверчивые постепенно начали обращаться к нему за советом — с такой легкостью и знанием дела находил он решения организационных проблем. Спустя несколько недель после случая с оружием сам Чато предложил использовать в деле свою необыкновенную изобретательность и добровольно взял на себя материально-техническое обеспечение операции по похищен и ю с целью выкупа одного продажного скотопромышленника, отмывающего деньги для наркоторговцев.
Как только Чато исчез в уличной толпе, Чоло запер дверь со стороны пассажирского сиденья и повел машину к тому месту, куда намеревался поехать с самого начала. Он вдруг подумал, что мог бы хоть ежедневно видеться со своим другом — во всяком случае, каждый раз, когда навещал Марию Фернанду, если бы дон Грегорио не вышвырнул сына излома. А теперь, наоборот, он должен подыскать для Чало дом, чтобы ему было где укрыться.
Выполнить это поручение не представило для Чоло большого труда, так что уже через неделю после происшествия с чемоданчиком Давид переехал в великолепный уютный домик, расположенный на верхушке холма, с двумя комнатами, кухней, металлическими креслами-качалками на веранде и задним двориком, окруженным зарослями бугенвиллеи. Вопреки ожиданиям Чато и Чоло, они после этого не стали чаще видеть Марию Фернанду. Ей не удалось выполнить данное поначалу обещание привести с собой весь биологический клуб, чтобы превратить садик в райские кущи, так как именно в эти дни ее больше заботили подробности жизни Хосе Хосе и Греты Гарбо, чем украшение жилища двоюродного брата. Давид, в свою очередь, не мог думать ни о чем, кроме Дженис Джоплин, и тем более ему не было никакого дела до Гарбо или Хосе Хосе и сенсационного успеха его песен «Печаль» и «Корабль забвения». Опять же, после того как двоюродная сестра решила всерьез заняться его лечением, Давиду пришлось взять за правило держать рот на замке в ее присутствии. Он даже согласился пройти курс лечения микстурами из натуральных компонентов, отчего моча у него приобрела устойчивый красноватый оттенок. Мария Фернанда впала в рассеянное состояние и постоянно находилась под впечатлением исполнительского таланта певца и киноактрисы, которую впервые увидела в фильме «Анна Каренина»; ее полное имя было Грета Ловиса, но все называли ее Кета — красавица с роскошным телом, обожаемая мужчинами, она покорила Голливуд, несмотря на то что родилась в бедной семье, и стала воплощением американской мечты.