— Месье, прошу вас удалиться, — проговорила дама, как мне показалось, с мольбою; взмахом руки она указала на коридор, откуда я появился. Еще раз низко поклонившись, я шагнул назад и притворил за собою дверь.
По лестнице я слетел словно на крыльях и направился прямо к хозяину гостиницы.
Описав только что покинутую мною комнату, я объявил, что она мне по душе и я хотел бы ее занять.
Хозяин был, разумеется, крайне огорчен, но — увы! — эту комнату, вместе с двумя соседними, заняли уже другие постояльцы…
— Кто?
— Господа из благородных, месье.
— Но кто они? Есть же у них имя, титул?
— Есть, конечно; но теперь, знаете ли, столько народу едет в Париж, что мы не спрашиваем у гостей ни титулов, ни имен, разве по комнатам их различаем.
— Надолго они у вас остановились?
— Опять же не знаю, месье, мы и это перестали спрашивать. Все равно, покуда длится это нашествие, наши номера и минуты лишней пустовать не будут.
— Какая досада, эта комната мне так понравилась! А за ней, кажется, спальня?
— Да, сэр. И сами знаете: если уж кто запросил себе комнаты со спальней — наверняка останется на ночь.
— Что ж, в таком случае мне сгодятся любые другие, в любой части дома, где предложите.
— У нас, месье, только две комнатки и остались. Я тут же нанял их.
Было ясно, что старик с красавицей женой намерены здесь задержаться. До утра, во всяком случае, они никуда не денутся. И я предвкушал недурное приключение.
Поднявшись в отведенные мне комнаты, я обнаружил, что окна их обращены на мощеный двор. Внизу царило оживление: на место усталых взмыленных лошадей запрягались свежие, сейчас из конюшни; меж карет, ожидающих своей очереди, стояло несколько частных; прочие же, подобно моей, были наемные — в Англии такие издавна именовались почтовыми; слуги порасторопнее проворно сновали по двору, ленивые слонялись без дела или пересмеивались, в целом же картина была презанятная.
Среди этой суеты я узнал, как мне показалось, дорожную карету и слугу тех «господ из благородных», которые меня так занимали.
Поэтому я сбежал по лестнице, вышел через заднюю дверь и, ступив на щербатый булыжник, оказался среди шума и толчеи, какие свойственны всем постоялым дворам в период особенного наплыва проезжающих.
Солнце уже клонилось к закату, лучи его золотом окрасили кирпичные трубы людской, а две бочки-голубятни, торчавшие над крышей на длинных шестах, словно полыхали огнем. В закатном свете все преображается: взор невольно привлекает даже то, что сереньким утром навеет лишь тоску.
Побродив немного, я наткнулся на карету, которую искал. Слуга запирал на ключ одну из дверок, предусмотрительно снабженных крошечными замочками. Я приостановился.
— Занятная птица, — заметил я, указывая на герб с красным аистом. — Верно, господа твои принадлежат к очень знатному роду?
Слуга опустил ключик в карман и, несколько насмешливо мне улыбаясь, с поклоном отвечал:
— Может, и так, месье. Гадайте, сколь вам заблагорассудится.
Нимало не смутившись таким ответом, я тотчас прибег к верному средству, которое порой действует на язык как слабительное: я имею в виду «чаевые».
Увидев у себя на ладони наполеондор, слуга взглянул на меня с искренним изумлением.
— Вот так щедрость, месье!
— Пустяки! Скажи-ка лучше, что за дама и господин приехали в этой карете; если припомнишь, я и слуга мой хотели помочь вам сегодня, когда упали ваши лошади.
— Сами они граф, а госпожу мы зовем графинею, да только я не знаю, не дочка ли она ему — уж больно молода.
— Ну, а где они живут, можешь сказать?
— Ей-богу, месье, не могу: не знаю.
— Не знаешь, где живет твой хозяин? Что же ты тогда о нем знаешь, кроме титула?
— А ничего, месье; они ведь меня в Брюсселе наняли, как раз в день отъезда. Вот Пикар, другой слуга, тот при господине графе уже много лет и наверняка все знает: да только он со мной не разговаривает: приказ хозяйский передаст — и молчок. Я из него за все время так ничего и не вытянул. Ну, да ладно, скоро в Париж приедем, там я быстро все разнюхаю. А сейчас я вроде вашего, месье, ничегошеньки про них не ведаю.
— А где сейчас этот Пикар?
— Пошел к точильщику бритвы править; только думаю, месье, вам от него тоже ничего не добиться.
Да, для золотой наживочки улов мой оказался небогат. Парень, похоже, говорил правду; будь ему известны семейные тайны, он выложил бы их мне как на духу. Я вежливо распрощался и вернулся в свою комнату.
Здесь я сейчас же призвал к себе слугу. Слуга мой, хоть и нанятый в Англии, был француз и во всех отношениях полезный малый: шустер, пронырлив, а главное — прекрасно знаком с нравами своих соотечественников.