К месту происшествия призван был маленький лысенький военный хирург; лет шестидесяти, в очках; после битвы при Эйлау число отрезанных им рук и ног достигло восьмидесяти семи; теперь вместе с саблею, пилою, лаврами и липким пластырем он удалился на покой сюда, в свой родной городок. Хирург склонялся к заключению, что череп доблестного полковника проломлен, и уж во всяком случае получил изрядное сотрясение, так что — при самых выдающихся способностях к самозаживлению — пострадавшее обиталище разума оправится не ранее, чем через две недели. Я начал немного волноваться. Неприятно, если мое путешествие, предпринятое, чтоб срывать банки, разбивать сердца (и, как выяснилось, головы), невзначай завершится на виселице или на гильотине — я не вполне разбирался, какой порядок заведен был во Франции в те смутные времена.
Апоплексически хрипевшего полковника препроводили в его комнату.
Хозяина гостиницы я нашел в столовой. Где бы ни пришлось вам предпринять мало-мальски решительный шаг — откажитесь от приятных соображений экономии. Лучше в тысячу раз превысить меру, чем не дотянуть до нее всего какой-нибудь пустяк; в душе я это понимал.
Я велел принести бутылку самого лучшего вина. Уговорил хозяина выпить со мною, успевая дважды подставить его рюмку, пока сам справлялся с одной; затем я объявил, что вручаю ему маленький souvenir, и он не может отказаться, ибо я просто очарован его знаменитой «Прекрасной звездою». С этими словами я вложил в ладонь хозяина тридцать пять наполеондоров. Лицо его, до сего момента отнюдь не ободряющее, тут же прояснилось, взгляд потеплел, и, когда он с поспешностью опустил монеты в карман, стало ясно, что между нами установлены самые добросердечные отношения.
Я немедленно предложил тему дальнейшей беседы: разбитую голову полковника. Мы сошлись на том, что, не стукни я его так ловко моею тросточкою, он бы непременно обезглавил половину обитателей «Прекрасной звезды». И вся прислуга в доме готова будет подтвердить это под присягой.
Читатель догадывается, что, помимо желания избежать утомительного судебного расследования, были у меня и другие причины к тому, чтобы возобновить путешествие в Париж с возможно меньшими проволочками. Судите же сами, каково мне было узнать, что никакие наполеондоры не помогут раздобыть сегодня лошадей в этом городе. Последнюю пару как раз нанял в «Щите Франции» какой-то господин, который обедал и ужинал в «Прекрасной звезде» и нынче ночью выезжает в Париж. Что за господин? Отъехал ли он уже? Нельзя ли уговорить его дождаться утра?
Господин сейчас наверху, собирает вещи, зовут его месье Дроквиль.
Я побежал наверх. В моей комнате я нашел Сен Клера. При виде его мысли мои тотчас потекли по другому руслу.
— Итак, Сен Клер, отвечай сию же минуту: кто эта дама? — потребовал я.
— Не то дочка, не то жена — это неважно — графа де Сент Алира, того старичка, которого один генерал чуть не нашинковал сегодня, как капусту; а того генерала вы, месье, говорят, самого уложили наповал.
— Придержи язык, дуралей! Он попросту напился, как свинья… А может, он не в духе и не желает ни с кем разговаривать… Какая разница?.. Собери-ка мои вещи. Где комнаты месье Дроквиля?
Это он, конечно же, знал; он всегда все знал.
Через полчаса мы вместе с Дроквилем ехали по дороге в Париж — в моей карете и с его лошадьми. Несколько времени спустя я отважился спросить маркиза д'Армонвиля, точно ли дама, сопровождающая графа, — его жена? Нет ли у графа дочери?
— Есть, и, кажется, весьма привлекательная молодая особа. Возможно, он путешествует как раз с дочерью от первого брака, не знаю; я сегодня видел только графа.
Маркиз казался сонным, позевывал и вскоре совсем уснул в своем уголке; я тоже стал клевать носом. Маркиз спал как сурок и проснулся, лишь когда карета остановилась на следующем постоялом дворе. Здесь нас уже ждали две лошади: он удачно заказал их заранее, отославши вперед своего человека.
— Вам попался плохой попутчик, — сказал он. — Но, вы, надеюсь, извините меня: за последние двое — нет, почти трое суток — я спал лишь часа два. Выпью-ка я здесь, пожалуй, чашечку кофею: я уж достаточно вздремнул. Позвольте рекомендовать вам сделать то же самое: здесь подают прекрасный кофей! — Он заказал два cafe noir и ждал, пока его принесут. — Чашки мы оставим, — сказал он подавальщику. — Поднос тоже. Благодарю!
Произошла небольшая заминка, пока он расплачивался; затем Он осторожно забрал через окно поднос и протянул мне чашечку.