Паша подошёл к окну и уставился наполненными болью глазами во мрак за стеклом. Такой же творился и в его израненной душе, а возможно даже плотнее и хуже. Всё померкло внутри, словно убеждения, взгляды на жизнь безжалостно рухнули.
− Я не могу так поступить? − продолжал Стас. − То есть ты теперь так заговорил, значит?
− Но Диня! Он же совершенно не при чём! С какого рожна он должен сидеть? Ты..!
− Не при чём? Это ты мне рассказываешь? По-моему, твой дружок именно там, где ему и место. Один раз я его, дурака, уже простил, только ни фига он урок не усвоил, а теперь понимаю, прав народ, дураков-то учить бесполезно. Так что, посидит не за прошлый раз, так за этот.
− Что-о?
− Ой, Глухарь, вот только дурачка из себя не строй. По-твоему, я там, где я есть, и при том клинический идиот? Поверил, что у меня вдруг шина лопнула?
− Но ты же…
− Ну, стукнулся, да, подзабыл немного, проверить же это не помешало, а там, сам понимаешь… Антошин, конечно, меня выручил, когда на Ирку надавил с тем трупом, помнишь? Когда рядом сидел, что-то там покупал, вот я и подумал, может, он раскаялся, заслужил второй шанс. И это его благодарность?..
− Стас!..
− Знаешь, Серёг, я бы может и тебя простил… честное слово, всё-таки перебрал, расстроился из-за Зиминой, не сознавал, что творишь, но ты же все границы перешёл. Торчок, которого вы ко мне с Дэном послали, чтобы добить − это уже, знаешь, осознанное, волевое решение, не спрашиваю, кому из вас оно пришло в голову. Этим вы подвели черту, но и этого вам вдруг стало мало. Решили, раз случай подвернулся, то можно подставить Ткачёва, да? А он вообще тут при чём?
− Не путай, Стас! У меня с ним личные счёты! Это совершенно другое!
Паша, не в силах что-либо изменить, попросить хотя бы не открывать одну тайну, не открывать её не ради себя, а ради другого человека, обречённо закрыл глаза, приготовившись.
− Глухарь, какие у тебя с ним могут быть личные счёты?! Нам Антошин уже утром рассказал, как Павел приходил вас предупредить, предлагал собирать вещи, а вместо того, чтобы прислушаться, твой дружок дал ему по голове и приковал к батарее.
Память всё равно упорно молчала, не желая возвращать подобные воспоминания. Паша неровно вздохнул от нелегкого груза, повисшего на плечах, и открыл глаза, мрак расплывался из-за застывших слез.
− Хорошенькая, смотрю, у вас благодарность. Ещё и накачали парня какой-то херней. Даже не спрашиваю, в каких целях, уволь. А знаешь, что самое интересное, Глухарь? У Ткачёва сегодня была прекрасная возможность вмазать, сколько ему захочется, твоему дружку, вот только он не стал. Сказать тебе почему или сам догадаешься?
Сергей молчал. На несколько мгновений в зале повисла тишина. Паша проглотил непрошеный комок.
− Вот-вот, правильно, он свои руки замарать не боится, только смысла нет трогать всякое дерьмо, оно того не стоит. И знаешь, я об тебя тоже свои руки марать не собираюсь. Избавь.
− Стас, ну будь человеком! Поступи по совести, ты же мо..!
− Глухарь, прекрати ныть! Ты, когда по машине палил, про совесть спрашивал? Помнится, дернул дверь и сказанул: «Ну что, поговорим, тварь? Знакомы тебе такие методы?» Ну так «тварь» тебе ответила. Как ты, так и с тобой. Всё, хорош с меня разговоров. Видишь э-т-о? Теперь твоя фамилия записана в м-о-е-й книжке. Ещё раз сунешься на м-о-ю землю или в этот город, и исчезнешь отсюда бесследно. Вздумаешь как-то мне или Ткачёву насолить, кого-то попросить, подключить, Зимину напрячь, один звонок, и Антошин до УДО не доживёт. Отвечаю. Воронов, убери это отсюда и проследи, чтобы оно добралось до дома и собрало свои манатки. Рапорт, Глухарь, можешь через Диму передать, он донесёт.
В зале ещё несколько мгновений тянулась какая-то возня, слышался жалобный голос. Паша мечтал закрыть себе уши.
− Ты как? – спросил за спиной Юра.
− Отвалил от него, − отрезал Стас. − Хватило ему уже разговоров с вами.
− Стас, да ты что, мы ж его и не трогали…
− Юрец, расскажи эти бредни кому-нибудь другому, ладно? Ты, может, и не трогал, ты ж у нас генератор идей, а Дима или Андрей вряд ли. Ещё в глаза мне брякни, что ошибаюсь.
− Так мы… Стас, да мы ж для твоего блага старались!
− Для моего чего-о?.. Ю-р-а, если бы кто-то «старался», то оставил бы возле дома Ткачёва кого-то своего, но только не говори сейчас, что вы Павла прощупали, оказалось, пустышка. А то, что его кто-то ещё кроме вас захочет прощупать или ему, напуганному вами, приспичит слинять, в голову не приходило, наверное? Всей этой ситуации с исчезновением, шлёпнутым торчком, по сути, можно было избежать! А так, вижу, Зиминойд больше старается, защищая то Мелешина, то Ткачёва. Ещё расскажи мне, как вы Глухарёва героически упустили.
− Стас, но…
− Я не договорил. Мне за вас что, вечно нужно соображать? А если бы я не очнулся, или Витек того хуже − не успел шмальнуть? Тут, получается, некоторые радовались бы жизни, а Ткачёв бы сел и тоже сдох следом. Минус два в составе и ноль по результату. Хреновая математика. Прежде чем открывать рот насчёт «стараний», не забывай подумать об их результатах.
Юра промолчал. Паша подумал о результатах своих стараний и не нашёл в них ничего полезного.
− Молодец. А теперь иди и не мозоль мне глаза своей хитроумной рожей. Я тебе ни Воронов и ни Зиминойд, со мной эти словесные фокусы не прокатят.
Послышался тяжелый вздох, шаги, характерный звук двери. Карпов подошёл ближе, посмотрел на творящееся за окном, потом остановил долгий изучающий взгляд на Паше.
− Это нормально. Пройдёт.
− А почему ты… меня не… – Паша повернул голову, чтобы посмотреть в лицо, − наказал? Я как бы, получается, ну… тебя подставил, когда… к Серёге пошёл.
− Брось. Ты же не знал, что они окажутся такие дебилы.
− Но…
− Паш, не путай косяки взрослой обученной гончей с неопытностью молодой. Над вторым ещё можно поработать, особенно когда видно, что есть нюх и способности.
В другой ситуации Паша бы удивился столь странной похвале, а в этой молчал, не зная, что ответить.
− Да ладно, расслабься, иди уже домой, отдохни, отоспись, полечись, а там посмотрим, как оно дальше.
Карпов ободряюще похлопал по плечу.
− Иди, Паш. Ты мне здоровым нужен в строю.
Паша запоздало кивнул, развернулся и направился к выходу. Брёл после по улице, разглядывая оживший вечерний город, цветные огни, различая звуки сигналов, голоса. Брёл, не зная куда. Домой не хотелось, там наверняка царил бардак после обыска, к другу не было желания, там возникнет столько вопросов, что заболит голова. В этой странной, неправильной реальности существовал только один дорогой человек. Невероятно настоящий из всех.
*
В отделе царила суета, без конца звонил телефон, донимали вопросами, угрожали проверками. Ира вернулась домой без сил. Больше всего хотела знать только одно – где Паша, как он, что с ним. Карпов и его компания не появлялась, Савицкий молчал, в отделе никто ничего не ведал, на телефон не поступало звонков.
Ира замерла в прихожей, смотря на руку, на подаренный браслет. Подумала, а что, если Паша уже вернулся домой? Как же он там один?.. Она отбросила портфель, схватила с вешалки пальто и накинула на себя. Выскочила из подъезда, спустилась с крыльца и замерла.
Подняв голову, Паша остановился в каком-то шаге от неё. Опять он гулял без шапки, без шарфа, подметила она, глядя в его покрасневшие глаза. Подметила нескончаемую печаль в них. Не зная, как, что произошло, но ей стало больно вместе с ним, за него, словно эта боль, как и чувства, стала одна на двоих.
Они замолчали на бесконечно долгие секунды и заговорили вместе. Одновременно. С чувством. Невпопад.
− Я хотел тебе сказать…
− Как ты мог? Это всё…
− …ещё давно, но…
− …не стоило того, ты…
− …подумал, решишь, глупость и…
− …не мог так собой рисковать, тебя же…
− …не хотел вообще тебя напрягать…
− …могли убить! Мы бы…
− …у тебя хлопот кругом хватало…
− …что-нибудь придумали, зачем ты…
− …а тут ещё и я. Ир, ты…
− …так, глупый, да я бы не пережила, если бы…