Обозрев местность в бинокль, Вера наметила объекты для съёмки: старик с зубилом на бараньем лбу, посёлок с островерхими жилищами, водопад на скале, кухонная глиняная утварь, ожерелья, ножные браслеты и, разумеется, портреты всех женщин, которые согласятся позировать. Снять Ру вряд ли получится, вождь снова куда-то исчез. Неуловимый и прекрасный, как мечта.
К вечеру Вера забила фотографиями сто двадцать восемь гигов на флешке и разрядила все аккумуляторы. Гростайн начинал тускло светиться.
***
Вера освежилась под водопадом и спустилась в посёлок как раз к ужину. Женщины хлопотали у стола и жестами позвали её разделить трапезу. Мужчин не было видно: наверное, отправились пасти стада или ловить рыбу для царского гарема. Или чем они тут занимаются?
Давешний олений бок выглядел сочно и соблазнительно, запах дразнил аппетит, и у Веры потекли слюнки. Она устроилась на кочке рядом с Му: она знала её лучше других и ценила за доброту и заботу.
Когда всё уже было готово, из-за дальней скалы появился хмурый предводитель. Он молча сел на трон, выбрал самый жирный кусок мяса и принялся его жевать. Как по команде за мясом потянулись и остальные. Вера откашлялась и сказала:
— Я знаю, что вы не понимаете русский язык, но я хочу вам кое-что сказать. Вы дикие люди, живущие в каменном веке по варварским обычаям. Это нормально. Вы в этом не виноваты. Поэтому я не обижаюсь, что вы не хотели меня сюда пускать, а потом унизили… гм, предложением вступить в неравный брак.
Все внимательно её слушали, один лишь Ру громко чавкал, обгрызая мосол. Вера повысила голос:
— Но есть и хорошие моменты! Ваша природа чиста и прекрасна, как в день сотворения мира. Ваша маленькая община процветает. Ваша наскальная живопись — шедевр и культурное наследие ЮНЕСКО. Вы можете этим гордиться. Жаль, я не успела разобраться в концепции космологического мира…
Говорить речь, когда тебя слушают десятки людей, оказалось неожиданно приятно. Вера с воодушевлением продолжила:
— Ваша кухня великолепна, даже маринованные поганки! Ваша система канализации может претендовать на экологический сертификат качества! Ваши женщины красивые и худые, как модели! А ваш мужчина… ваш Ру…
Услышав своё имя, Ру мрачно посмотрел исподлобья.
— Ваш Ру — мужчина моей мечты, за которым я пошла бы на край света, если бы этот злобный неотёсанный дикарь меня позвал. Но, увы, меня зовёт Гростайн, — она махнула в сторону пляжа, где уже разгоралась светомузыка. — Я вернусь в две тысячи семнадцатый год, поеду в Санкт-Петербург и напишу о вас книгу. Это будет толстая и красочная книга с сотнями фотографий! Сто двадцать восемь гигов памяти! — Вера похлопала по нагрудному карману, где хранилась флешка. — Я прославлю вас, а вы прославите меня!
Она остановилась, чувствуя, как горят щёки. То ли от длинной вдохновенной речи, то ли от взгляда вождя. Ру смотрел на неё так, словно собирался трахнуть прямо сейчас. Вера была опытной девушкой, она прекрасно знала этот жадный мужской взгляд. Погасшая было надежда вспыхнула ярче прежнего.
***
Она упаковала последние несобранные шмотки. Оленью шкуру скатала в малиново-полосатый рулетик и приторочила к рюкзаку. Присела на дорожку. Подкрепилась глоточком коньяка, чтобы предупредить развитие головных болей. А то геомагнитные бури — коварная штука.
Тонко жужжали комары. В очаге, разожжённом доброй Му, потрескивали мшистые веточки, и густой древесный аромат клубился в вигваме, как октябрьский туман на Дворцовой площади.
Не может быть, чтобы она ошиблась. Когда мужчина так смотрит — он приходит. За пять тысяч лет многое могло измениться — климат и ландшафт, флора и фауна, человеческое общество и орбиты планет, но только не взгляд, каким мужчина смотрит на женщину. Это же секс. Основной инстинкт. Он незыблем, как бутерброд с копчёным палтусом.
И Ру пришёл. Его монументальная фигура вытеснила из шалаша весь воздух, и Вере стало нечем дышать. Она взялась за верхнюю пуговичку, но пальцы не слушались, и она растерянно теребила воротник рубашки. Наедине с дикарём, пришедшим за её нежной трепещущей плотью, она чувствовала себя беззащитной и готовой на всё.
— Гыр-гыр! — сказал Ру и повелительно ткнул в сторону выхода.
— Чего?