Всё теперь! Пока восстановишь паспорт, пока получишь финскую визу — недели две-три точно пройдёт. И это если везде по срочному тарифу. А денег-то на срочный тариф нет. Гадство! Чтоб тебе эти деньги поперёк горла встали! Чтоб тебя поймали и посадили на двадцать лет за растоптанные мечты!
В кармане нашлась мелочь, и Вера вернулась на родной Васильевский остров. В студию не пошла, отправилась прямиком в Институт истории за утешением и поддержкой. Тёплые мужские объятия сейчас не помешают. Позвонила с проходной в кабинет Олега Петровича, тот ранняя пташка, наверняка уже работает, но гудки пищали, пищали, пищали... Набрала кафедру. Секретарша спросила:
— Вы к кому?
— К доценту Рудову. Выпишите пропуск, пожалуйста, а то он трубку не берёт.
— Разумеется, не берёт. Он на раскопках.
— Где?!
— В Норвегии, кажется. Так-то он мне не докладывает. Девушка, звоните в сентябре, вернётся ваш доцент Рудов.
Вера сползла по стеночке на пол. Хотелось что-то сказать, но кроме «гыр-гыр» из горла ничего не шло. Выдавила:
— Но как же так-то? Он же вчера вечером... Кто он вообще такой?
— В смысле? Доцент Рудов он! Пишет докторскую по наскальной живописи — древние петроглифы, что-то в этом роде. Вы же сами такого хотели!
Хотела, ещё как хотела. Петроглифы-вероглифы. Археология — моя единственная страсть.
— А он ничего не просил мне передать?
— Он просил передать пиджак и очки профессору Петрищеву, когда тот вылезет из своего могильника в Карелии. Уж не знаю, где Олег Петрович раздобыл этот древний петрищевский пиджак. Бросают вещи где попало, такие рассеянные... А Вере Сидоренко он ничего не просил передать, — она замолкла, потом спросила с сочувствием: — А он обещал, да?
— Нет, — Вера чуть не плакала, — он мне ничего не обещал. А не подскажете адрес, где живёт его мама? Хочу навестить больную старушку.
— Так в Нью-Йорке она живёт, работает в Музее естественной истории. А кто вам сказал, что она старушка? Я её видела, когда она к нам приезжала, — холёная дамочка. Не хуже Олега Петровича, а он у нас первый красавчик в институте.
Кто первый красавчик? Робкий закомплексованный увалень?
Вера вышла на крыльцо. На ступеньках сидела девочка в странном коричневом платье и белых гольфах. На голове у неё покачивались банты. Девочка курила сигарету, пуская дым ноздрями. Вера упала на ступеньку рядом ней:
— Есть закурить?
— На, — девочка протянула пачку дешёвых сигарет.
Вера прикурила и затянулась во все лёгкие. В горле с непривычки запершило, она закашлялась. Из глаз потекли слёзы, но Вера их не утирала. Девочка спросила:
— Ты чего?
— Да ерунда. Влюбилась в парня, а он меня обокрал. Деньги там, загранпаспорт...
— Знакомая история, — девчонка цинично усмехнулась уголком рта. — Козлы они все! На выпускном один объяснялся в любви, а потом я проснулась голая в чужой квартире.
Вера догадалась, что на ней за платье — школьная форма.
— Ты что, после выпускного ещё дома не была?
— Почему? Была... нечасто...
Что творится в этом мире?
Сигарета дарила облегчение. Да, её предали, обокрали, плюнули в душу, но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. По дороге проехала поливальная машина, и Вера посмотрела на противоположную сторону улицы. Там у магазина «Оптика» стоял рекламный стенд. На нём белозубо скалился брюнет с неправдоподобно голубыми эмалевыми глазами, а снизу было написано: «Цветные контактные линзы. Линзы на Хэллоуин. Крейзи линзы».
Линзы.
Вера заплакала.
***
Антон впустил Веру в квартиру с таким видом, словно не удивился её визиту. В прихожую выплыла девочка с розовой чёлкой, которая закрывала лицо на три четверти, и с колечком в носу. Антон её представил:
— Это моя Фрея.
— Как скандинавская богиня?
— Да.
— Здравствуй, Фрея, — сказала Вера. — У тебя стильная причёска. Антон, можно с тобой поговорить?
Антон кивнул и пригласил на кухню. Там вкусно пахло жареной картошкой и грибами, а столешницы сияли первозданной чистотой. На подоконнике цвела знакомая вонючая герань.
Вера врать не хотела, но и выкладывать всю правду ей было стыдно. Да и не поверил бы Антон в портал и путешествия во времени. Поэтому Вера вкратце рассказала о знакомстве с мужчиной, который после ночи любви обчистил её рюкзак. Деньги, документы.
— Тьфу, напугала! — Антон расслабился. — Я думал, что-то серьёзное случилось, раз ты пришла. А то ведь ни слуху ни духу уже два месяца.
— Ты же меня бросил.
— После того, как ты мне изменила! И не бросил, а посадил на самолёт. Не искажай реальность, из-за этого все твои проблемы.
— Прости.
— Ладно, проехали. Да и не подходила ты мне, это верно. Безответственная, недисциплинированная, легкомысленная. Ставлю тысячу, ты с тем норвегом назло мне замутила.
— Ты выиграл. Но у меня нет тысячи. У меня семнадцать рублей мелочью и жетон на метро.
— Гыы, ты такая предсказуемая, Верочка! Ладно, будешь должна. Я так понимаю, ты за деньгами пришла? Пять штук хватит?
— Мне сто тысяч надо.
Антон уставился на неё тяжёлым взглядом:
— Сдаётся мне, ты чего-то недоговариваешь. Куда ты вляпалась?
Вера сжала зубы, чтобы снова не заплакать. Нервы совсем сдали. Они сидели за кухонным столом, друг напротив друга, как в старые добрые времена. Оба молчали. Где-то в комнате Фрея запела тоненьким голосом: «Всё для тебя — рассветы и туманы, для тебя — моря и океаны...» Через пять минут напряжённого молчания Антон вздохнул и сказал:
— Ладно, убедила. Дам я тебе денег. Пятьдесят штук.
В этот момент Вера вспомнила, почему когда-то в него влюбилась, и на секунду позавидовала Фрее.
— Спасибо, Антон. Я постараюсь оправдать твоё доверие. И это... ты не толстый и не жадный. Это я идиотка...
***
Маленький семьсот семнадцатый Боинг сделал эффектный полукруг над скалистым побережьем и вышел на глиссаду. Вера прижалась носом к иллюминатору, разглядывая осеннюю тундру. Жёлто-красно-коричневый ковёр обрывался у кромки свинцового моря, где одинокий туристический пароходик прыгал с волны на волну. Сезон заканчивается. Сентябрь. Через неделю может выпасть снег.
Олафсон встретил Веру в зале прилёта, напоминавшем захудалый сувенирный магазинчик. Они обнялись среди магнитиков, песцовых шапок и ветвистых оленьих рогов.
— Как я рад, что ты нашла меня на фейсбуке! — сказал Олафсон. — Ты моя самая желанная гостья! Я отвезу тебя к себе домой, никаких гостиниц. Солнечная активность низкая, портал спит. У нас будет время поговорить.
Профессорский дом стоял на горе, чьи очертания казались смутно знакомыми. Они закутались в одеяла и вышли на веранду с величественным видом на море. От красоты захватывало дух и вышибало слёзы. Что-то колыхнулось в памяти Веры, и она спросила:
— А тут рядом нет водопада? Такой большой, наполняет каменную ямку, а потом сбегает в трещину.
— Есть! — обрадовался Олафсон. Он принёс дымящиеся лоточки со шведскими фрикадельками и бутылку без этикетки, в которой плескалось что-то молочно-оранжевое. — Это морошковое вино, моя гордость! А водопад называется «Чаша вечной любви». Есть легенда, что если искупаться там с возлюбленным, то любовь продлится всю жизнь. Но это враньё, я с двумя жёнами проверял — не работает. У нас тут много дурацких легенд, главное, туристы верят. Вон дорожку протоптали, романтики.
Он разлил вино и поднял пузатый бокал:
— Скол! Вздрогнем, как говорят русские!
Вера выпила и вздрогнула. Проскулила сквозь удушье:
— Сколько градусов твоё вино?
— Шестьдесят, — довольно ответил Олафсон. — Нотка спелой морошки придаёт вину благородный аромат и бархатистость.
Солнце быстро падало за горизонт, а Вера всё рассказывала свою трагическую историю. И если с Олегом Петровичем это был скорее юмористический рассказ — кокетство, паясничанье и флирт, то с Олафсоном это была исповедь о том, как она дважды влюбилась в одного человека, а тот дважды её обманул. Вера не скрыла ничего, вывернула душу наизнанку.
— А я ведь его помню. Долговязый такой мальчишка, чёрненький. Олег Рудов. Лет десять назад, когда я ещё работал, он впервые приехал к нам на практику. Я сам показал ему Гростайн. Я был одержим загадкой этого камня, всем его показывал, старался заинтересовать...
— Вы знаете Олега?!
— Знал, да. Талантливый был студент. Умный, любознательный, трудолюбивый. По вечерам все расходились, а он сидел около Гростайна, срисовывал письмена, проводил опыты во время северных сияний. Оно же там мигает всё — и на небе, и на земле... Я ему сэндвичи с лососем носил из дома, подкармливал русского практиканта. И, конечно, выдал ему запасной ключ от музейного корпуса. Вообще-то у нас не принято бросать студентов у Гростайна без присмотра: мало ли, повредят чего, за молодёжью следить надо, но Олегу я доверял. Он уже тогда начал писать работу о происхождении петроглифов.
— Сейчас он пишет докторскую диссертацию.
— Значит, десять лет работает над темой. Это приличный срок. Учитывая, что он имеет прямой доступ к создателям этих рисунков, думаю, мир скоро услышит о новом открытии. Кто знает, что он накопал за столько лет? Кто и зачем вырезает петроглифы? Что такое Гростайн? Кто и почему имеет привилегию им пользоваться? Как живут древние люди, во что верят, чем занимаются? Всё это представляет огромный интерес для науки.