– Стоит Мэгги учуять новый аромат, онабудет помнить его всю жизнь и различать потом среди тысяч других. – Дэвид, свежий, сияющий и немного ироничный, раскачивался на стуле напротив холодильника. Каждый волосок на голове этого рокового блондина, казалось, знал свое место. – Полиция в восторге: благодаря Мэгги мы, к примеру, закрыли дела по расследованию нескольких странных убийств на дороге, – и это мимоходом, по пути сюда.
Я пыталась остановить его, но Дэвид лишь лукаво взглянул на меня, еще шире улыбнулся и продолжил:
– Представьте: мы одни на бесконечной пыльной дороге – и вдруг видим четырех мертвых броненосцев; ноги, крепкие, как кочерга, торчат вверх! В Южной Калифорнии броненосцы не водятся в большом количестве, я знаю. Но если есть хоть один, нос Мэгги теперь отыщет его в одно мгновение, и глаз не придется открывать! А еще опоссумы...
Я вмешалась, улучив момент, когда тетя Джозефина передавала чайное полотенце Дэвиду:
– У меня собственный магазин... я изобретаю новые ароматы... специально для каждого из своих клиентов... – Пытаясь загладить неловкость, я отпила немного сидра. Хоть это пойло и называлось безалкогольным, в нем чувствовалась немалая крепость. Я подозреваю, что виноград, из которого оно было изготовлено, слишком долго находился на солнце. Дэвид, наконец-то перестал ломать стул, поставив его на все четыре ножки.
– Мэгги, главным образом, потакает прихотям кинозвезд и богатеев, озабоченных тем, какие запахи источают их изнеженные тела. – Он невинно улыбнулся; так он делал всегда, когда издевался над моими занятиями; меня никогда не веселили его шуточки, я страдала от них.
Джозефина плеснула в чашку что-то черное и слизистое и с грохотом поставила ее на стол.
– Ты унаследовала этоот Флориды.
Удивленная, я смотрела на Дэвида, но он молчал, подняв свою чашку в ироничном приветствии.
– Флорида Таггарт, незамужняя сестра папы. – Джозефина произнесла слово «незамужняя» так, словно оно было запретным. – Она несла это бремя до самой смерти. Ничто не могло укрыться от ее носа. Однажды в страшную засуху, когда мы были вынуждены забить весь скот, Флорида, спасаясь от запаха крови и падали, заперлась у себя в доме. Голову ей пришлось обмотать тряпками, пропитанными гвоздичным маслом. И она никогда не заходила в курятник и не убирала навоз из стойла. Не потому, что была ленивой, а потому, что падала в обморок от вони. Не могла стоять в двадцати шагах от скотного двора, если не против ветра! – Сморщив рот в куриную гузку, Джозефина вновь наполнила свой стакан. – Бедная! Ни один мужик так и не позарился на нее!
Она с сочувствием смотрела на Дэвида, убежденная в том, что он совершил ужасную ошибку, женившись на еще одной подобной особе. Он отвечал ей печалью в глазах и согласно кивал: да, жить с такой женой – наказание Господне! Я раздраженно пнула его под столом, но он лишь усмехнулся и отодвинул ногу подальше.
– Правда, ей не было равных в лечении животных, особенно когда они болели горячкой, – снисходительно добавила Джозефина. – А однажды ее приглашали работать в цирк.
Улыбка Дэвида расширилась до безобразия; у меня кулаки чесались двинуть как следует по этой самодовольной физиономии.
Грубое, потемневшее от пыли и загара лицо моей тетки на мгновение смягчилось, и на ее морщинистой коже появились светлые, незагорелые полоски.
– Да, – сказала она наконец, – состоя в родстве с таким носом, можно чувствовать себя в безопасности!
Итак, острый нюх бедной Флориды Таггарт оказался чем-то большим, чем просто причиной ее непрерывных несчастий, и это помогло мне перейти к главному: к моим отношениям с Джесси и остальным его семейством.
– Я хочу объяснить, почему я приехала... – начала было я, но, как выяснилось, слишком тихо и вежливо в сравнении с тем, что требовалось при беседах с этой неотесанной бабой.
– Я знаю, почему ты приехала, – оборвала Джозефина; ее маленькие черные глазки прямо-таки впились в меня. – Ты хочешь узнать что-нибудь о Джесси... ну, и о своей матери.
Джозефина отвернулась и стала что-то делать в раковине; ее последние слова повисли в воздухе. Потом она повернулась к окну и долго всматривалась в выгоревшие под солнцем поля, – возможно, вспоминала то, что здесь происходило когда-то. Старое набивное платьице висело на ее широких плечах, подобно лохмотьям на чучеле, но сама она производила впечатление крепкой рабочей лошади – старой, но на которой еще можно пахать и пахать.
– Поженившись незадолго до Великой депрессии, мать с отцом обосновались на этой земле; с ней они связывали все свои надежды. – Она гордо расправила плечи. – Они были полны надежд и всем желали добра. Это и было причиной всех их неприятностей... Джесси был одним из тех, на кого люди смотрят снизу вверх, и мы не были исключением. Он был лучше, чем все мы, все, вместе взятые, – сказала она спокойно. – Ему везло в карты как никому. Выиграв деньги, Джесси всегда привозил мне из города что-нибудь вкусненькое и потихонечку совал подарочек в мой карман, пока папаша не видит. И то же для мамы. За это я его и любила, – горячо сказала тетка.
Слезы навернулись мне на глаза, я прилагала все усилия, чтобы не разреветься. Джозефина многое претерпела в своей жизни, но в сердце своем сохранила любовь к моему отцу. Как и я.
– Даже если он и сбежал от нас, во что я, кстати, никогда не верила, он вовсе не намеревался тем самым кого-то обидеть. Он очень хотел повидать мир. Мне было двенадцать,когда он стал моряком. Я была слишком мала, чтобы что-то понимать. – Ее голос смягчился. – Когда он приезжал нас навестить, он рассказывал интересные истории о своих путешествиях, но никогда о тех, кто был с ним рядом. Джесси не тот человек, чтобы сидеть монахом; я знала, что у него есть женщина, но лишь потому, что чувствовала его, как никто другой.
Я так глубоко дышала, что у меня заболело в груди. Как и Джозефина, я постоянно ощущала глубокую подсознательную связь с моим отцом. Я невольно схватилась за сердце, удивляясь тому, что воздух будто стал более влажным, хотя дождя не было. Нет, это просто пот выступил у меня на лбу. Я взглянула на Дэвида, ища поддержки, но он остался безучастным: подобно Джозефине, смотрел в окно, обдумывая, вероятно, утреннюю котировку акций на бирже и сожалея о том, что у тетки нет телевизора и нельзя узнать последние цифры.
– Он был тем, кто объединял всех нас. До тех пор пока не женился на твоей матери... – Ее голос ломался, как засохший бисквит.
– Мать никогда не говорила, что у него есть родственники, – сказала я не слишком уверенно.
Тетка продолжала хлопотать по хозяйству.
– Как всякий нормальный человек, он родился в семье. Семья у нас была большая – одиннадцать детей, и он старший! Вот почему он бежал от своего счастья. К своему несчастью, которым была для него твоя мать.
– Понимаю, – сказала я как можно хладнокровнее, хотя от волнения у меня начала кружиться голова. Народ здесь, на Юге суеверен: здесь верят в то, что фазы луны влияют на судьбы людей, что самый старший в семье – самый несчастный... Я почувствовала, как Дэвид толкнул меня коленом, и посмотрела на него. Он ухмылялся, и я знала, о чем он сейчас думает. Его английские предки председательствовали в парламенте, в то время как мои жили в плену суеверий и невежества.
Джозефина гордо выпятила вперед подбородок.
– Покер был игрой моего брата. Он никогда не относился к нему просто как к карточной игре. Он любил повторять, что карточная игра такая же профессия, как и любая другая. Конечно, если вам не изменит удача. Именно это с ним случилось, когда он повстречал твою мать. Она была красавицей с вкрадчивыми манерами. Поначалу у него не было никаких шансов.
Дэвид покачал головой и улыбнулся, сверкнув безупречными ослепительно белыми зубами.
– Современные мужчины и вовсе слабы; их умение одерживать сексуальные победы уничтожено: в моде сексуальная корректность.
Тетя Джозефина кивнула, соглашаясь.
– Спустя несколько лет, когда он ненадолго приехал сюда...