Выбрать главу
He was absolutely Bond Street! Джентльмен с головы до пят! But at right of him something in Clifford's county soul recoiled. У Клиффорда, привыкшего не к столичному лоску, а к простой деревенской жизни, шевельнулось в душе неприятное чувство. He wasn't exactly... not exactly...in fact, he wasn't at all, well, what his appearance intended to imply. Что-то притворное, нет, пожалуй, даже лживое угадывалось во внешности гостя. Под холеной личиной скрывалась совсем иная суть. To Clifford this was final and enough. Клиффорду этого было достаточно - выводы он делал категорично. Yet he was very polite to the man; to the amazing success in him. Тем не менее к гостю отнесся очень уважительно. И тот был просто очарован. The bitch-goddess, as she is called, of Success, roamed, snarling and protective, round the half-humble, half-defiant Michaelis' heels, and intimidated Clifford completely: for he wanted to prostitute himself to the bitch-goddess, Success also, if only she would have him. Подле него, тишайше-нижайше ироничнейшего, виляла хвостом, то рыча, то ощериваясь, Удача. И благоговеющему Клиффорду так захотелось почесать ей за ухом, подружиться -вот только, не ровен час, укусит. Michaelis obviously wasn't an Englishman, in spite of all the tailors, hatters, barbers, booters of the very best quarter of London. No, no, he obviously wasn't an Englishman: the wrong sort of flattish, pale face and bearing; and the wrong sort of grievance. Как ни обряжали, ни обували, ни холили Микаэлиса моднейшие лондонские портные, башмачники, шляпники, цирюльники, на англичанина он решительно не походил. Совершенно не походил! Не то лицо - бледное, вялое и печальное. Не та печаль - не подобающая истинному джентльмену. Читалась на этом лице помимо печали еще и озлобленность.
He had a grudge and a grievance: that was obvious to any true-born English gentleman, who would scorn to let such a thing appear blatant in his own demeanour. А ведь и слепому ясно, что истинный, рожденный и взращенный в Англии джентльмен сочтет ниже своего достоинства выказывать подобные чувства.
Poor Michaelis had been much kicked, so that he had a slightly tail-between-the-legs look even now. Бедняге Микаэлису досталось изрядно пинков и тычков, поэтому вид у него был чуть затравленный.
He had pushed his way by sheer instinct and sheerer effrontery on to the stage and to the front of it, with his plays. Он выбился "в люди" благодаря безошибочному чутью и поразительному бесстыдству в пьесах, завоевавших теперь подмостки.
He had caught the public. Публика валила валом.
And he had thought the kicking days were over. Казалось, все пинки и тычки - в прошлом...
Alas, they weren't... Увы, так только казалось.
They never would be. Никогда им не суждено кончиться.
For he, in a sense, asked to be kicked. Микаэлис зачастую сам лез на рожон.
He pined to be where he didn't belong... among the English upper classes. Тянулся к высшему обществу, где ему совсем не место.
And how they enjoyed the various kicks they got at him! Ах, с каким удовольствием английские светские львы и львицы набрасывались на драматурга!
And how he hated them! И как люто он их ненавидел!
Nevertheless he travelled with his manservant and his very neat car, this Dublin mongrel. Тем не менее этот выходец из дублинской черни ездил с собственным шофером и со слугой!
There was something about him that Connie liked. А Конни в нем даже что-то понравилось.
He didn't put on airs to himself, he had no illusions about himself. Он не заносился, прекрасно сознавая свое положение.
He talked to Clifford sensibly, briefly, practically, about all the things Clifford wanted to know. С Клиффордом беседовал толково, немногословно и обо всем, что того интересовало.
He didn't expand or let himself go. Говорил сдержанно, не увлекался, понимал, что пригласили его в Рагби, поскольку заинтересованы в нем.
He knew he had been asked down to Wragby to be made use of, and like an old, shrewd, almost indifferent business man, or big-business man, he let himself be asked questions, and he answered with as little waste of feeling as possible. И как многоопытный и прозорливый, но в данном случае почти бескорыстный делец, если не сказать - воротила, он любезно выслушивал вопросы и, не тратясь душой, спокойно отвечал.
'Money!' he said. 'Money is a sort of instinct. - Что деньги? - говорил он. - Страсть к деньгам у человека в крови. Это свойство человеческой натуры, и от вас ничего не зависит. И страсть эта- не единичный приступ, а болезнь всего вашего существа, долгая и изнурительная.
It's a sort of property of nature in a man to make money. It's nothing you do. It's no trick you play. Вы начала делать деньги и уже не остановитесь.
It's a sort of permanent accident of your own nature; once you start, you make money, and you go on; up to a point, I suppose.' Впрочем, у каждого свой предел.
'But you've got to begin,' said Clifford. - Но важно начать, - вставил Клиффорд.