Ира отвела руки от лица, открыла глаза, хотела встать. И упала обратно: перед ней, в кресле Павла, стоявшем сейчас почему-то боком к ее креслу, сидела… Алена. Живая и невредимая, сидела и смотрела прямо на нее. Ирине показалось, что она сходит с ума, она потерла глаза, чтобы убедиться, что не спит, но Алена не исчезла.
— Не бойся меня, — усмехнулась гостья. — Я тебе ничего плохого не сделаю. Пришла просить прощения.
— Ты… жива? — пролепетала Ира. — Но ведь тебя убили, Павел нашел тебя мертвой.
— Если бы в жизни было все так просто — живые и мертвые, если бы все было ясно и очевидно… — задумчиво ответила Алена. — Наверное, так не может быть, потому что иначе мы не задумывались бы о том, что оставляем после себя и что о нас будут думать люди. Нам было бы все равно, и мы бы добивались своего, не оглядываясь на свою совесть и не боясь за свою душу. Я хочу, чтобы ты знала: я не хотела причинить тебе зла, я хотела только, чтобы он был со мной. Ведь я первая полюбила его, а потом не смогла разлюбить.
— А что вышло из твоей любви? — с горечью бросила Ирина, не отдавая себе отчета в том, что говорит с призраком. — Ты погубила и себя, и, возможно, его.
— Я родила ему Машку. А значит, я всегда буду с ним. А ты спаси его, прошу тебя. Он достоин счастья. Пусть не со мной, но достоин. И девочку мою не оставляйте, ладно? Обещаешь? Ты ведь полюбила ее, я же видела, как ты смотрела на нее.
— Полюбила. И обещаю не оставлять, что бы ни случилось. Она станет моей дочкой, но всегда будет помнить о тебе, не сомневайся.
— Спасибо. — Алена горько улыбнулась. — Теперь я могу уйти спокойно. Помоги Павлу, ты сможешь, я знаю. Прощай…
Она встала и повернулась, чтобы уйти.
— Постой, — спохватилась Ира. — Алена, кто убил тебя, скажи мне, скажи, это самое главное! Иначе я не смогу помочь ему!
Алена грустно улыбнулась, покачала головой и развела руками. Пошла к двери, открыла ее и исчезла за ней. Дверь даже скрипнула, как обычно. Ирина хотела встать, чтобы кинуться за ней, но не могла. Голова была тяжелой, а веки никак не разлеплялись. Наконец она усилием воли стряхнула с себя дремоту и выпрямилась. В воздухе стоял какой-то чужой запах, что-то неуловимое витало в атмосфере, будто овевая ее ароматом печали и надежды. Она встала, подошла к креслу, где сидела Алена, потрогала его. Кресло было холодным, оно не хранило в себе того тепла, которое обычно остается после человека. Но едва заметная впадина на мягком велюровом сиденье все-таки виднелась — или ей показалось?
Ирине стало жутко, она поежилась скорее от страха, нежели от холода. Вышла во двор. Никого, естественно, не было. Она постаралась успокоиться, убеждая себя, что Алена просто привиделась ей, пусть даже и сон тот был вещий. Но ощущение реальности происшедшего не давало покоя. Она пошла на кухню, заварила кофе, закурила. Итак, Алена требует от нее действия. Что ж, их планы совпадают, и этот сон доказывает, что она на правильном пути. А ее жест в ответ на просьбу назвать убийцу скорее всего означал, что этого человека она не знала.
Ира переоделась, переложила продукты из пакетов в холодильник. Надо приготовить ужин, надо успокаивать себя обычными действиями, все время успокаивать, ведь она уже знает, как ей поступить, и у нее все получится, непременно получится, не может не получиться. Они никому не говорила о своем решении — только с мамой поделилась. Ее мама просто молодец: из светской дамы превратилась в обычную маму, в «жилетку» для дочери, которая только с ней позволяла себе расслабиться и поплакать. София Романовна утешала, говоря, что все закончится хорошо, заставляла думать и придумывать какие-то варианты, порой фантастические. Но благодаря этому Ира постоянно рассуждала, находясь рядом с ней, и, наконец, поняла, что надо делать. Мама ее горячо одобрила и, можно сказать, благословила. Она всегда любила Павла, хотя он, подумала Ирина, теплых чувств к теще не питал.
Муж относился к ее родным как к неизбежному дополнению к жене и вежливо терпел ее капризного брата и жеманную мать. «Спасибо хоть на этом, — говорила София Романовна, — не притворяется». И любила его за то, что так любил ее дочь, что обеспечил ей роскошную жизнь. Порой, правда, мать бывала назойлива, но все оставалось в рамках приличий. Когда через три года после их свадьбы умер ее отчим — отец погиб в автокатастрофе, когда Ире было семь, а Олегу три года, — Павел все взял на себя. Да, Софии Романовне было за что любить зятя: благодаря ему она сохранила тот образ жизни, который вела при муже — высокопоставленном чиновнике.
И вот теперь мать стала ее опорой, ее советчицей и подружкой. Ирине, не имевшей привычки делиться с подругами, даже самыми близкими, сейчас было необходимо именно это, и она с благодарностью приняла помощь матери. К тому же мама мужественно ограждала дочь от назойливого любопытства друзей и знакомых. И за это тоже Ирина была ей благодарна.