Она моментально вскочила, но под крышкой оказался большой серебряный соусник и бананы. Майкл поставил крышку на пол. При каждом его движении матрас поскрипывал. Потом выпрямился и обмакнул палец в соусник. Оказалось, что внутри жидкий шоколад.
— Мой дядя был моим официальным опекуном. — Он, посмотрел на кончик пальца со странным выражением на, лице: смесью любопытства и отвращения. — Мне никто не верил, когда я говорил, что вожжи были подрезаны. Отвечали: граф сам пострадал, пытаясь нас спасти. Ему ни к чему убивать своих родных.
Майкл неожиданно вытер палец о ее левый сосок, — его кожа под коричневым покровом была шершавой, горячей, обжигающей.
Энн откинулась назад от неожиданной боли.
— Не шевелись, Энн.
Шоколад застыл и отвердел, сосок под ним начал подрагивать.
— Зачем ты это сделал? — прошептала она.
Майкл ее не хотел, в тридцатишестилетней старой деве мужчины ищут одно — деньги. Но ему не нужны даже деньги. Газовая лампа шипела. Тени метались по его смуглому лицу.
В камине разломилось полено. Энн заметила, что взгляд мужчины сделался невидящим. Он смотрел не на нее, а представлял себя маленьким.
— У меня на завтрак всегда был шоколад. Шоколад на обед и шоколад перед сном. Учитель быстро обнаружил: если пообещать мне дольку шоколада, я буду читать Шекспира, спрягать латинские и греческие глаголы и даже учить таблицу умножения. Я зарабатывал призы и съедал по ночам в постели, чтобы не делиться с младшими сестрами. И мечтал о том дне, когда вырасту и смогу купить себе шоколада столько, сколько захочу.
Энн едва не улыбнулась, представив, как взрослый, симпатичный мужчина в шрамах, да к тому же еще со щетиной клянчит за выполненные уроки сладости. Но она вспомнила о том, что его сестры погибли, и улыбка уняла, так и не родившись. Девочки умерли по вине графа. Она могла тоже умереть.
Майкл снова обмакнул палец в соусник.
— Дядя болел несколько месяцев, — продолжал оп и размазал шоколад вокруг ее соска. Сначала возникло ощущение жара, а затем — ощущение стягивающей кожу корки. Живот свело от удовольствия. — Лошадь переломала ему ноги и повредила позвоночник. Он не подпускал меня к себе. — Теперь его глаза были устремлены на нее, а не в прошлое. — Ложись, Энн.
Ей внезапно расхотелось слушать его рассказ, знать о тех ужасах, которые Майкл пережил в доме дяди. Ложиться II вспоминать, каково таращиться во тьму, испытывая ужас и вожделение. Энн не собиралась прощать то, что невозможно простить. Он предал ее доверие, ее страсть.
— Граф намеревался меня убить, — вырвалось у нее.
— Это правда.
— Из-за тебя.
Фиалковые глаза прищурились.
— Ты мне лгала, Энн?
Его дыхание было настолько сильным, что от него колебались ее груди, покрывающая соски шоколадная корка пошла трещинками.
— Я тебе никогда не лгала.
— Но ты сказала, что хотела знать, что я чувствовал.
— Сказала. — Энн изо всех сил сопротивлялась воспоминаниям о его пальцах, ласкающих ее клитор, в то время как его пенис входил и выходил из ее тела. — Ты мне показал, что умеешь чувствовать.
— Поверь, я значительнее своего полового органа. А она была именно тем, чем была: обыкновенной старой девой.
— Сейчас ты, вероятно, скажешь, что наши отношения отличались от простого совокупления? — Энн задохнулась от собственной вульгарности.
Сама она не считала, что занималась просто совокуплением. Более того, отказывалась называть Мишеля д'Анжа продажным.
А он тем временем так и не отвел своего взгляда.
— Ложись.
Пальцы Энн сжали его ладони.
— Чего ты от меня хочешь?
— Хочу, чтобы ты меня выслушала и поняла, что я человек, а не жеребец.
Энн не смогла устоять и легла.
Шершавые от шрамов пальцы отвели ее волосы с грудей и плеч и рассыпали по подушке. Майкл, казалось, совершенно не замечал седых прядей. Он протянул руку и опять погрузил палец в серебряный сосуд. Энн в ожидании замерла.
— Когда родные умерли, я находил утешение в шоколаде.
Теперь горячая масса обволокла ее правый сосок — мгновенный жар пронзил ее грудь.
— Пока дядя болел, слуги мне давали все, что я хотел. — Майкл нарисовал окружность вокруг соска. — Таким он меня и застал, когда однажды явился в спальню: в постели, перемазанного шоколадом.
Энн проследила за его взглядом и обнаружила, что он смотрел па ее перепачканную шоколадом грудь. Но в ней не было невинности испачканной мордашки мальчугана. Она подняла глаза. Граф говорил, что его племянник был славным ребенком.
— Он посмотрел на меня и задал всего один вопрос. — Голос Майкла лился монотонным потоком. — Ты сильно любишь шоколад? — Он размазывал коричневую массу по всей ее груди.
У Энн участилось дыхание: от отчаяния и вожделения. Она напрягла мышцы, чтобы побороть желание. Негоже, чтобы все происходило именно так!
— На следующий вечер Фрэнк вкатил дядю в мою спальню. Дядя привез свое творение: начиненную червями плитку шоколада.
Энн невольно вскрикнула, шершавые пальцы в этот момент размазывали мягкий шоколад по ее левой груди.
— Он спросил: представляю ли я, чем питается мать под землей в гробу? И сам же ответил — червями. А потом сказал, если я не съем эту плитку, Фрэнк похоронит меня вместе с матерью заживо. И я съел.