— Это только я. Думал, никого нет дома, ты что, больна?
— Нет, я не больна… просто лежу… Папа послал тебя взять что-нибудь?
— Да… нет… не совсем. Я ищу его. Он еще не вернулся из Иерусалима?
— Нет… а что?
— Я хотел сказать ему что-то.
— Скажи мне.
— Нет, я не больна… — Она вся покраснела… натягивает на себя одеяло, может, она там совсем голая. — Просто лежу… Папа послал тебя взять что-нибудь?
Что сказать ей? Если узнают про ключ, мне несдобровать.
— Да…
Но ведь она узнает потом, что я соврал.
— Нет… не совсем… я ищу его… Он еще не вернулся из Иерусалима?
— Нет, а что?
— Я хотел сказать ему что-то.
— Скажи мне.
Она улыбается такой милой улыбкой.
Что сказать ей? Лежит передо мной в этой своей цветастой пижаме. Что сказать ей? Я люблю тебя. Всегда любил тебя.
— Старуха умирает… я пришел сказать, что ухожу…
— Откуда ты уходишь?
— Я ухожу с работы… у меня больше нет сил…
— Сил для чего? — Она насмешливо улыбается.
Эти проклятые вопросы…
— Сил ухаживать за ней. Она на самом деле умирает.
— Я думала, это она ухаживает за тобой… так папа рассказывал…
— С чего это вдруг? Неправда…
Я просто обозлился. И вдруг на меня напала какая-то слабость, перехватило дыхание. Ступни ее высунулись из-под одеяла, она выпрямилась немного, рубашка открыта… она без лифчика, и виднеется что-то нежное и белое, а две ее ноги снова скрываются.
Я весь дрожу внутренней дрожью… я убью ее…
До чего же он серьезен, этот мальчишка, умереть можно. Не перестает краснеть. И вообще он очень изменился. Вытянулся, и эта лохматая голова с кудрявой гривой, и эта одежда. Кто его приодел? Смотрит на меня таким пронизывающим взглядом, точно убить меня хочет. Рассматривает и изучает. Эти горячие арабские глаза, но что-то неясное в их глубине. Только бы не убежал так вдруг.
— Старуха умирает… и я пришел сказать, что ухожу.
Он с ума меня сведет. Тоже мне премьер-министр — в отставку уходит.
— Откуда ты уходишь?
— Я ухожу с работы, у меня сил больше нет…
Интересно, для чего нет сил? Можно подумать, он тяжело работал последнее время. Такой смешной, и до чего же серьезный и хмурый. Хоть бы чуть-чуть улыбнулся.
— Сил для чего? — улыбаюсь я ему. Видно, что мои вопросы злят его, но что же мне делать, иначе он убежит отсюда.
— Сил ухаживать за ней.
Вот свинья! Он ухаживает за ней. А папа рассказывал, что она заботится о нем все время, просто влюбилась в него.
— Я думала, это она ухаживает за тобой. Теперь он рассердился на самом деле. Обиделся.
— С чего это вдруг? Неправда…
Я сажусь на кровати. Его глаза горят. Голос хрипловатый такой, с милым акцентом. Еще немного — и весь вспыхнет. Бедняга влюблен в меня. Я знаю. Но боится за свою честь, эта их знаменитая честь. Надо удержать его, успокоить его раньше, чем он убежит.
— Может, присядешь на минутку, если у тебя есть время? Уволиться сможешь и попозже.
Наконец-то он улыбнулся. Ищет стул, но на стуле одежда. Подошел к кровати и сел сбоку. Пышет жаром на расстоянии.
Тишина. Я все время смотрю на него. Он сидит опустив голову, подыскивает слова.
— Что, занятия у вас уже кончились? — внезапно спрашивает он.
— Для меня.
Она ничего не понимает. И никогда не поймет. Как мне больно. Как я одинок. Живет с отцом и матерью в этом красивом доме. Лежит себе в кровати, и нет у нее никаких забот. Что она вообще знает? А она вдруг улыбнулась такой милой улыбкой. Я люблю ее все больше и больше. Можно ли надеяться, а вдруг все-таки есть надежда.
— Может, присядешь, если у тебя есть время. Уволиться сможешь и попозже…
Такая милая…
Я ищу, куда бы сесть. Стул около стола завален одеждой — кофточка, маленький лифчик, трусики, от которых у меня в голове мутится. Я решил подойти к кровати, сел на край, чувствую на расстоянии движение ее ног, что-то теплое, нежное. Глазами уткнулся в пол, смотрю на ее домашние туфли, в которых я тогда сидел у них, они уже немного поистрепались. Она все время смотрит на меня и улыбается. Чего она хочет? Лучше бы перестала, а то я еще поцелую ее так крепко, что она пожалеет об этой улыбке. Чего она хочет? Ноги ее шевелятся.
— Что, занятия уже кончились? — спрашиваю я, чтобы поддержать беседу.
— Для меня, — отвечает она, все еще улыбаясь, — меня исключили.
— Что? Исключили тебя?
— То, что слышишь. Я нагрубила учителю, и директор выгнал меня.