Дэвид удивленно обернулся.
— Дэвид не знает своего отца, но нам известно, что он француз. Дэвид уже два месяца живет в отеле «Бонапарт», надеясь установить его личность. Мне кажется, что если он примет участие в вашей программе «Без семьи», то у него появится шанс отыскать горячо любимого отца.
— Интересно, трогательно! — согласилась мадам де Лара.
Пока женщины это обсуждали, молодой человек испытывал сильное раздражение. Повернувшись к нему, Офелия изложила сценарий:
— Это несложно, вот увидите. Вы выйдете на съемочную площадку и расскажете свою историю. Свидетели позвонят. Так постепенно мы нападем на след.
Продюсер стала более сговорчивой:
— Мы проведем несколько встреч с вашими потенциальными отцами. А в заключение — встреча в прямом эфире с настоящим отцом. У вас есть стиль, вы прекрасно сложены… Это будет отлично!
Дэвид в ярости обратился к Офелии с вновь прорезавшимся американским акцентом:
— Вы сумасшедшая! Я люблю поэзию Франции и совершенно не ищу отца. И не собираюсь участвовать в дебильных передачах!
— Но, Дэвид, телевидению нужны поэты, а поэтам нужно телевидение. Я каждый день это доказываю.
— Вы не понимаете, что говорите! Не рассчитывайте на меня в этом маскараде!
Безутешная Офелия вытаращила глаза на мадам де Лара:
— Мы поговорим об этом после… А пока, что вы думаете о моем проекте с Рембо?
— Это не к нам, — пробормотала продюсерша. — У нас популярные программы для широкой аудитории. Дэвид нам подойдет. Уговорите его.
Красный от гнева, Дэвид вышел из студии вслед за Офелией. На улице он взорвался:
— Вы надо мной смеетесь?! Вы мной манипулируете в своих интересах. Подумать только, да как вы смеете говорить о богеме!
Раздраженная Офелия перебила его:
— Вы с вашим идиотским видом испортили мне кастинг! Я хотела вам помочь, а вы портите мне карьеру!
— Карьеру? Какую карьеру? Я ваш единственный поклонник!
— Ха, ха, ха! Вы не знаете моих поклонников! И не узнаете их с вашими манерами! Почему вы ничего не делаете для меня в Нью-Йорке?
— А что вы хотите, чтобы я сделал в Нью-Йорке?
— Почему вы так скупы, имея такое состояние?
— Вы бредите! Вас интересует только телевидение. Я не хочу больше вас видеть!
— Я тоже не хочу больше вас видеть!
Разозленный Дэвид в одиночестве вернулся в отель. Слишком горячо мечтая об исчезнувшей Франции, он стал рабом психопатки. Пришло время открыть для себя настоящий Париж.
Не успел он войти в свою комнату в гостинице, как зазвонил телефон. Стефани де Лара, директор кастинга, позволила себе позвонить ему — не по поводу программы «Без семьи», а насчет передачи на канале «Культура», посвященной взгляду американцев на Францию. Она оценила его стиль, его легкий акцент и просит его принять участие. Он хотел повесить трубку, но передумал. Ведь это сулит новые знакомства. Он подумает. Женщина добавила:
— Только прошу вас, приходите без этой сумасшедшей.
Весь вечер молодой американец бродил по улицам Сен-Жермен-де-Пре. На террасе в кафе он завязал разговор с юными буржуа-революционерами, детьми прежних юных буржуа-революционеров. Поздно ночью, уже достаточно выпив, он разговаривал с голубоглазой немкой, любительницей кино. Рано утром он вышел из «Кастеля» вместе с неким Эдуардом, тот устроил на бульваре Сен-Жермен автомобильную корриду, а потом подвез его в отель.
Поздним утром в номер постучали. Дэвид приоткрыл один глаз, затем закрыл его, страдая от мигрени. Постучали сильнее, и он слабым голосом ответил:
— Войдите.
Вошел странный тип: среднего роста, с огромной головой и такой худой, что одежда на нем болталась. Около сорока лет, странного цвета лицо со следами позолоты, будто покрытое блестками. Несколько минут он смотрел на Дэвида, лежащего в постели. После чего зловеще произнес:
— Оставьте в покое Ванессу!
Страдая от головной боли, американец пролепетал:
— Какую Ванессу? Простите, но я не знаю никакой Ванессы. И не понимаю, что вы делаете в моей комнате…
— Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать!
Может быть, Офелию зовут Ванессой… Дэвид заволновался. Может быть, этот зловещий мститель и есть тот богатый ревнивый итальянец, о котором ему рассказывала Офелия? Но он скорее похож на бедного француза.
Дэвид слабо произнес:
— Уверяю вас, я ей ничего не сделал!
Тот был невозмутим: