— Перестаньте морочить ей голову с ее карьерой. Оставьте ее в покое! Предупреждаю вас в последний раз!
Дэвид не привык к угрозам. Тип хлопнул дверью, а парижский ученик счел его предупреждение еще одним доводом в пользу того, чтобы забыть свою нимфу.
Выступление Дэвида по телевидению — в качестве молодого американца, открывающего для себя современную Францию, — имело большой успех. Его пригласили в другие программы. Один иллюстрированный журнал напечатал его фотографию, и он стал любимчиком на вечеринках. Ему протягивали визитки, назначали встречи. Прошел слух: Дэвид готовит репортаж о современной Франции для известной нью-йоркской газеты. Все хотели быть там упомянутыми. Люди критиковали Америку, но только о ней и думали. Он пил много шампанского, посещал ночные кабаре. Но через несколько недель он заметил, что живет в Париже, как золотая молодежь в Нью-Йорке или в других городах. Только там он никому бы не был интересен. Здесь же ему оказывали благосклонный прием благодаря тому, что он американец, любящий Францию.
Пригласившая его киностудия входила в группу масс-медиа, одновременно ей принадлежал иллюстрированный журнал, который напечатал интервью с ним. Член редакционного совета издательства «Графоман» (филиал того же конгломерата), издатель Жан Руайом, пригласил американца на обед, чтобы обсудить с ним контракт. В ресторане «Липп» он представил Дэвиду шефа объединения, который в свою очередь являлся функционером в торговой империи, разрабатывавшей новые направления в прессе, издательском деле и Интернете. После обеда, слегка захмелевший, Дэвид спрашивал себя, как высоко простирается эта бесконечная пирамида, где сосуществуют деловые люди, артисты, политические деятели и издатели.
Он бесцельно бродил по площади Сен-Жермен-де-Пре. Под лучами майского солнца живые статуи позировали для туристов. Стилизованный автомат XVIII века перемещался рывками. Девушка, покрашенная зеленой краской, держала факел Свободы. Чуть дальше виднелась мумия Тутанхамона в своем саркофаге. Золотая маска с короной наполовину скрывала его лицо, но под ней можно было различить слегка дрожавшую кожу на подбородке и капли пота за ушами. Фараон лежал неподвижно рядом с корзинкой, куда бросали монеты. Он только моргал ресницами. Дэвиду показалось, что Тутанхамон пристально смотрит на него. Статуя выглядела сердитой и полной презрения к зевакам, разгуливавшим целыми днями. Дэвид решил вернуться в гостиницу и отдохнуть.
Ближе к вечеру, перед коктейлем в модельном агентстве, он принял ванну. Лежа в горячей воде, он спрашивал себя, зачем теряет время, встречаясь с людьми, которые мечтают жить как американцы, — ведь он приехал сюда, чтобы жить как французы. Зачем он старается узнать то, чем никогда не интересовался у себя дома. Он с грустью вспоминал свои первые дни в Париже, когда, встав рано утром, читал газету в бистро, прежде чем отправиться изучать город, а затем на встречу со своей поэтессой на могиле Бодлера.
Офелия тоже иногда бывала на светских тусовках. Не теряя надежды встретить продюсера, который обеспечит ей карьеру в шоу-бизнесе, она пробивалась на приемы. Но стоило ей появиться на пороге с решительной улыбкой, как продюсеры бежали от нее в соседнюю комнату. Она в своей накидке распугивала людей во время коктейлей, появляясь в наиболее людных местах и предлагая билеты на прустовские чтения или проект организации поэтического центра не автостоянке. Оказавшись на очередном сборище в одиночестве, Офелия высматривала новые жертвы среди вновь прибывших гостей. Люди собирались группами. Она просачивалась в них, бросая загадочные фразы.
Однажды вечером она нос к носу столкнулась с Дэвидом, который разговаривал с Жаном Руайомом, своим будущим издателем. Старые знакомые пристально посмотрели друг на друга. Дэвид хотел с ней заговорить, но побоялся новых неприятностей. Офелия, не желая сдаваться, отвернулась. Испытывая угрызения совести, Дэвид обратился к Руайому со словами:
— Я хотел бы представить вам свою знакомую.
Издатель потянул Дэвида за плечо и проворчал:
— Прошу вас, только не эту сумасшедшую!
Уходя, Офелия громко произнесла:
— Неблагодарность и хамство всегда рядом!
Через десять минут трое главных действующих лиц столкнулись в другом салоне. Молодая женщина бросила издателю:
— Это я создала Дэвиду имя. А вы его подобрали, подонок!
Руайом поспешил в гардероб. Через два дня Дэвид получил неприятное письмо от Офелии, которая упрекала его в измене; ее карьера в Нью-Йорке не сдвинулась с мертвой точки, несмотря на свои связи и состояние, Дэвид даже пальцем не пошевельнул ради нее. Она приложила к письму пачку фотографий, которые он мог бы показать продюсерам — если желает искупить свою вину. Дэвид роздал фотографии. Но ответ всегда был один: