— А теперь вы расскажите мне свою историю… — требует она.
В глубине сада показался силуэт. К нам идет домработница с корзиной. Забыв о Дэвиде, Соланж бросается к ней, обнимает за плечи, они шепчутся:
— Знаете, что произошло вчера вечером? Этот дурак торговец заявился к несчастной мадам Дюжарден, вымогая у нее мебель. Та в полной панике позвонила мне. Я велела ей предупредить меня, если он еще раз туда сунется!
Она возвращается уже в ином настроении. И поскольку мы вросли в посыпанную гравием дорожку, она с тревогой восклицает:
— Пойдемте скорее, а то кофе убежит! Послеобеденное время мы проводим около теннисного корта. Обрывок сетки валяется среди луговых цветов. Мы дремлем, сидя на стульях в саду под яблонями. Дэвид рассказывает Соланж о своих жизненных успехах. Он говорит о своем отце, студенте-французе. Это напоминает мне мою поездку в Нью-Йорк, но мне не хочется поддерживать разговор. Жарко, и я зеваю, убаюканный ароматом сада. Приближается время отправления поезда, и Соланж спрашивает:
— Вы останетесь ночевать?
Дэвиду надо возвращаться. Завтра утром у него встреча в Париже по поводу телефильма, в котором ему предложили предстать в роли американского Кандида, открывающего для себя современную Францию; он хочет заработать немного денег. Соланж приглашает его приехать летом. Он почтительно благодарит ее. Она добавляет:
— И не манерничайте, расслабьтесь, малыш!
Мне же отдых на природе пойдет на пользу. Пока я дремлю, моя старая подруга везет Дэвида на вокзал в Дьепп. Машина шуршит по гравию. Через четверть часа, почувствовав приятную вечернюю свежесть, я решаю пойти прогуляться по берегу моря.
Я часто гулял по этому обрыву вдоль берега моря. Тропинка вьется среди травы, нависая над морской гладью с ее изменчивым цветом: зеленые катящиеся волны во время шторма, маленькие белые барашки при морском бризе, небо и море одного и того же серо-стального цвета или нежно-голубая вата, как сегодня. В самом низу видны следы нескольких лодок, которые направились в море, чтобы поднять верши. Дорога местами становится опасной, потому что меловой край тропинки грозит вот-вот обрушиться. В недоступных горных карнизах гнездятся чайки, высокомерно глядящие из гнезд. Ста метрами ниже тянется большая каменистая плита, которую видно при отливе.
Воскреснув на солнце, выздоровев от всех недугов, я иду по цветам над спокойным морем. Несколько птиц парят около меня. «Такси Стар» теряет всякое значение, и мне кажется, что я парю в бесконечном пространстве. Мое тело на вершине утеса, слившегося с небом и морем, кажется мне более реальным, чем то, парижское, с его малопонятными переживаниями. Линия крутого обрывистого берега уходит вдаль, и к белизне мела примешиваются красные и землистые тона. Пасущиеся на плоскогорье нормандские коровы все те же — коричневые с белыми пятнами. Коренные жители рыжеволосые и с белой кожей как будто все сделаны из одного теста.
Ближе к обрыву дорожка становится уже. Пастбища окружены мощными ограждениями, чтобы коровы не упали в пропасть. Я иду по узкой полоске земли между проволочным заграждением и пропастью. Вдали послышался выстрел из карабина. Я наслаждаюсь пейзажем, левым глазом следя за тем, куда я ступаю по краю обрыва, правым глядя на коров; мое тело созвучно природе. Мне хорошо.
Но через несколько секунд сказка оборачивается кошмаром. Сначала доносится лай. Я оглядываюсь и вижу, как из чащи на луг выскакивает овчарка и бросается ко мне. Я не знаю, приветствует она меня или собирается потрепать как сторожевой пес. Я надеялся, что ее окликнет гуляющий с ней хозяин, но собака на лугу одна. Подбежав к изгороди, она злобно смотрит на меня, будто собирается напасть. Вдали снова раздается выстрел, и собака просовывает в изгородь свою злобную пасть и лает громче, обнажив клыки. Она пытается схватить меня за ногу, и я оборачиваюсь. Прямо рядом со мной ограда нависает над морем.
Узкая тропинка идет прямо по рушащемуся краю обрыва. Раз на меня напала злая собака, главное — не показывать ей, что я боюсь. Если я побегу, она на меня бросится, и мы вместе упадем и скатимся в пропасть. Надо постараться потихоньку от нее уйти. Через триста метров тропинка станет шире и выйдет к деревне.
Снова раздается выстрел. Овчарка с удвоенной злобой пытается просунуть пасть под оградой. Она хватает меня за икру и рвет брюки. Мой взгляд теряется в пиках скал. Вот она, смерть, совсем рядом, кошмар среди бела дня. Обезумев, я пытаюсь понять, что происходит. Похоже, от выстрелов собака совсем взбесилась, как параноик, она считает, что это я виновен в боли, которая пронзает ей голову. Я должен объяснить ей, что я не враг, и спокойно идти, не реагируя на ее атаки, и даже тихо разговаривать с ней. Несколько слов вырываются из моего онемевшего горла: