В десять утра в дверь позвонили. Я пошел открывать, готовясь утешиться в объятиях Эстель с охапкой обойных образчиков. После дурно проведенной ночи ее присутствие сулило успокоение, и я открыл дверь… Сияющая Сериз в своем новом топ-наряде вошла и обняла меня. Потом она повлекла меня к дивану. Между двух поцелуев она пролепетала:
— Мне было вчера так жалко тебя оставлять в таком состоянии. У тебя был такой несчастный вид!
— Ты очень жестока! Зачем тебе понадобился другой, когда мы собирались провести вечер вдвоем!
— Не знаю. Он мне позвонил в ресторане. Мне вдруг показалось, что забавно будет с ним увидеться. Мы с тобой и так весь день были вместе…
— Поклянись мне, что ты меня любишь больше, чем его, что я твой любовник номер один!
— Да, ты мой любовник номер один.
Сентябрь прошел в перепадах лихорадки и успокоения. Легкомыслие Сериз удесятеряло мою ревность. Я плакал, чтобы добиться заверений в любви, но, вместо того чтобы ее разжалобить, мои нервные срывы отдаляли ее. Она невозмутимо выслушивала мои слезные жалобы и затем таинственно удалялась. И когда я уже думал, что потерял ее, возвращалась ко мне, очаровательная и на все готовая.
Моя жизнь приспосабливалась к ритму, который ее устраивал. Всегда готовый бежать к ней, когда только она пожелает, я не переставал осыпать ее подарками: прогулки, театр, книги, диски, духи, уик-энды на берегу моря… Но все эти залоги любви не меняли ее требований: не звонить по некоторым дням, соглашаться с существованием других любовников. Она даже вырвала у меня обещание проходить мимо, если я вдруг встречу ее с кем-то другим. Я жил одной только мыслью — снова оказаться с ней в постели и прижать ее к себе тем сильней, чем больше она меня обманывала. Только эта терапия утоляла мои страдания.
Когда мы падали на кровать, Сериз иногда тащила с собой и камеру, перед которой я паясничал, чтобы ее развеселить. Я театрально укорял ее в жестокости, прежде чем заявить, что она самое нежное и очаровательное существо на свете. Я бил себя в грудь, каялся в том, что заедаю ее молодость. Потом я в свою очередь брал камеру и снимал ее голую, смеющуюся, плачущую, спящую, открывающую свои светлые глаза, сосущую прядь волос. Кадры, которые мы снимали, должны были рассказать нашу историю. Я снова стал мечтать снять свой грандиозный фильм, где я теперь расскажу не только о себе, но и начертаю портрет современной девушки в ее стиле.
Неотвязная, изнурительная любовь к Сериз притупляла прочие муки. Теперь я меньше боялся старости, профессиональных неудач, болезни, бессонницы. После ночей, проведенных без сна, когда я плакал, воображая, что Сериз меня не любит, я снова отважно кидался в бой, и моя профессиональная жизнь била ключом. На вторую неделю нашего знакомства я начал возобновлять старые связи с целью поводить девочку по приемам и вечерам. На коктейле одного женского журнала я встретил приятеля двадцатилетней давности, ставшего главой крупного информационного центра. Оказалось, что он ищет сотрудника, который работал бы на него в студии рекламных фильмов. За бокалом шампанского эти слова показались неопределенным намеком, но наутро он мне позвонил. И вот к концу сентября я уже смог уволиться из «Такси стар» и водвориться в прозрачном кабинете под звучным титулом арт-директора.
После двух лет каторжных работ в профессиональной прессе этот возврат в околокинематографическую среду представлялся мне дополнительным оружием для покорения Сериз. Хоть речь шла пока лишь о рекламных клипах, положение в мире «визуального искусства», где она мечтала дебютировать, могло окончательно утвердить меня в положении «любовника номер один». Когда я объявил ей эту новость в ее комнатке за ужином, куда я принес лосося и свечи, ее детский ротик ответствовал: она рада, что я доволен. После чего схватилась за камеру и предложила мне сымпровизировать на тему моих карьерных перспектив. Я с жаром говорил о своей новой работе, упирая, сам тому не веря, на творческие возможности рекламы.
Чтобы отпраздновать это событие, на другой день я пригласил Дэвида поужинать в ресторане в Марэ. С тех пор как Дэвид, который тоже подвизался в кино, познакомил меня в конце августа с Сериз, я иногда встречался с ним. В июне его приглашали сниматься в кино, и он до сих пор ждал звонка продюсера, который уже полностью изменил первоначальный замысел. Он вращался в модных кругах и писал заметки о Франции, которые собирался издать по окончании своего путешествия. Мы встречались в кафе. Измученный своей любовницей, я изливал ему душу, и он терпеливо играл роль конфидента, пытаясь меня урезонить.