Он лениво шевельнулся в кресле и положил обе ладони плашмя на стекло письменного стола.
– Одна из ваших поразительных особенностей – настоятельная потребность оберегать мужчин.
– Но с ним все было не так! То есть, я знала, что даю ему что-то, в чем он нуждается, но я сама чувствовала, что у меня есть защита. С ним у меня было ощущение, будто я в центре круга.
– Да. – Он взглянул на часы, и ноздри его расширились – он приготовился глубоко вздохнуть. – Что ж.
Он встал и озабоченно сдвинул брови. Несколько растерявшись, она на долю секунды замешкалась.
– До следующего четверга? – спросил он.
– Вы совершенно правы, – сказала она, обернувшись в дверях, чтобы улыбнуться ему на прощание – по-сельски открытой улыбкой с чуть печальным оттенком. Белизна улыбки, отметил он взглядом художника-оформителя, прекрасно сочеталась с ее волосами, костюмом и белым цветом ее сумочки и туфель. – Я и точно неврастеничка.
Она закрыла за собой дверь. Вздох, который просился наружу, пока она была еще в комнате, словно был отложен до момента, когда она ее покинет. Он был на пути к победе, дело сдвинулось, но как же он устал! Наконец один, он бесшумным, каким-то бесплотным движением, словно сплюснутый до полушария пузырь, стремящийся вернуться в привычную форму, погрузился в невозмутимо спокойную поверхность своего кресла.