– Очаровательно, – сказал он. – Прелестная картина. Вы разбираетесь в живописи?
– Ну… – ответила я, потупив взор, кроткая, как агнец пред ликом Господа. – Просто я знаю, что мне нравится.
Вскоре вернулся Фишер, и мы с ним вышли прогуляться в сад. Сад почти сплошь состоял из спланированных опытным дизайнером кустарников, лужаек, фигурно подстриженных фруктовых и хвойных деревьев. Все традиционно, ничто не изумляло взгляда.
– Бассейн изменит здешний вид, – заметил Фишер. – К сожалению. – Выглядел он весьма самодовольным.
– Что ты задумал? – спросила я.
– Ничего особенного. Просто хочу немного замутить воду. – Подняв голову, он посмотрел на покрытое облаками небо. – Похоже, дождь собирается. Я остановилась:
– Прекрати пудрить мне мозги. Признавайся.
Он улыбнулся, все так же глядя на небо:
– Я не сделал ничего порочащего мою профессиональную репутацию. К тому же я ведь почти отошел от дел…
– Мне никогда и в голову не могло прийти, что ты способен совершить порочащий профессию поступок. Но сейчас ты говоришь как провинившийся!
– Я сказал миссис Борджиа, что, по слухам, в будущем году на рынке появится несколько произведений Матисса. Вот и все.
– И что из этого следует?
– Ничего. Просто, когда Линда пошла принести нам что-нибудь выпить, я сообщил даме, что эти Матиссы будут первоклассными.
– Ты хотел ее уверить, что Матисс Джулиуса не первоклассный?
– Всего лишь намекнул. Дураку понятно, как хорош – исключительно хорош – этот портрет, но ни Лукреция, ни Линда не разбираются в живописи. Я также посоветовал Линде, которая была несколько уязвлена тем, как быстро ретировалась синеволосая леди, немного подождать и сориентироваться на рынке. А это универсально мудрый совет.
– По-моему, это хулиганство.
– Вовсе нет. Посмотри-ка вон на того дрозда. Полагаю, он рекомендует нам вернуться в дом. Гм… так о чем бишь мы? Ах да, вовсе это не хулиганство. Я всего лишь объяснил хозяйке, что лучшую цену можно взять, продавая вещи в комплекте. У миссис Мортимер прекрасная коллекция работ художников школы Сент-Ива,[22] поп-арта, они подобраны тематически и хронологически. Людям нравится, когда нечто выстраивается в историю. Этот же Матисс торчит одиноко – фрагмент, прекрасный, но фрагмент. – Фишер искоса взглянул на меня. Мы почти подошли к дому. – Я еще сказал, что выгоднее было бы продать комплект офортов Пикассо… – Он распахнул передо мной дверь. – На это Линда ехидно заметила: «Но он же принадлежит ей», – имея в виду тебя…
– Очень скоро я выставлю его на аукцион.
– Тебе так нужны деньги?
– Пока нет, – сказала я. – Просто эти офорты мне не нравятся. И в любом случае мне было велено их продать.
– Повремени. По крайней мере пока, – сказал он. На нас надвигалась Линда. – Это мой совет. Только что Волларовский цикл[23] был продан за куда меньшую цену, чем он заслуживает. А твоя коллекция – всего лишь фотогравюры, к тому же сомнительные в сюжетном отношении.
– Сама знаю… Хорошо бы ты и Линде сказал правду, – пробурчала я, живо напяливая на лицо улыбку.
Фишер прыснул.
– Не надо ей пока ничего говорить.
Не желая застрять в его паутине, я поспешила извиниться, поблагодарить Линду с Джулиусом и умчалась, обдирая боковыми зеркалами шпалеры лавровишни и разбрызгивая гравий из-под колес в жажде поскорее вырваться на волю.
Есть нечто весьма раздражающее в бывшем любовнике, быстро нашедшем утешение в объятиях твоей преемницы. Даже если он тебе больше не нужен. Почему так – одна из загадок человеческой натуры. Хорошо было Руссо рассуждать о том, что человек (интересно, женщину он тоже имел в виду?) от природы добр. В отношении политики, может, так оно и есть. Но в том, что касается любви и эмоциональной сферы вообще, подозреваю, мы всегда будем желать лучшего. Расставшиеся любовники очень часто ведут себя как собака на сене. Вот и я, хоть и не хотела больше жевать это самое сено вместе с Роджером, все же кривила душой, когда говорила ему, будто очень рада, что он нашел мне замену для обустройства на новом сеновале.
Он явился забрать свою музыкальную энциклопедию, проверить, не осталось ли в моем доме еще каких-нибудь его вещей, и поразил меня тем, что свистнул, войдя в прихожую. Роджер был вовсе не из тех, кто свистит. Кроме того, под старым твидовым пиджаком на нем был довольно смелый черный джемпер с высоким воротом, придававший ему весьма стильный вид. Он превращал бледное лицо в очках без оправы в лицо эстета-любителя, коему как раз вполне шло – вот так вот вдруг взять и свистнуть. Роджер зашел около полудня и, сняв книгу с полки, начал топтаться, нежно прижимая ее к груди. В своем примиренческом великодушии я решила, что он хочет остаться и разделить со мной мой скромный обед – суп. Но он отказался, с удовольствием сообщив:
– Не могу. Мы обедаем с Эммой. – Он уже пятился к выходу. – Но за приглашение спасибо.
– С Эммой? – елейно спросила я. – Со студенткой?
Он улыбнулся. И наверное, именно из-за этой улыбки кровь замедлила ток в моих жилах, потому что улыбка – ухмылка – была определенно самодовольная.
– Нет, – ответил он без дальнейших пояснений.
Испытывая острое желание немедленно оторвать его оттопыренные уши, я тоже безмятежно улыбнулась:
– Подружка? Рада за тебя.
Он опять улыбнулся. Так же самодовольно! Я глубоко засунула руки в карманы, чтобы не проделать с обоими ушами Роджера того, что проделал некогда Ван Гог с одним из своих.
– Да, – подтвердил он. – В сущности – любовница.
– Что ты говоришь?! – воскликнула я. От звучной красоты слова, слетевшего с его прежде казавшихся пыльными губ, мне захотелось немедленно убежать. – Ты времени даром не терял.
– Хочешь, покажу? – с готовностью предложил он, попросил подержать энциклопедию, полез в нагрудный (может, уместнее было бы назвать его «надсердным»?) карман и протянул мне снимок. Это была захватанная черно-белая фотография – по грудь – некой отнюдь не уродливой особы. Более того, эта милашка скорее всего еще лежала в пеленках, когда мне стукнуло одиннадцать лет.
– Черт возьми, – сказала я.
– М-м-м… – Он забрал у меня снимок и, с нежностью глядя на него, еще более восторженно сообщил: – Здесь, к сожалению, не видно, но у нее черные волосы, синие глаза и чудесный характер.
– Поздравляю. – Я старалась говорить с энтузиазмом. – А чем она занимается?
– Играет на гобое.
– Я имею в виду, чем она зарабатывает на жизнь?
Он сочувственно посмотрел на меня:
– Играет на гобое.
– Ах вот как! Ну, тогда это именно то, что тебе нужно. И где же вы познакомились?
Он впервые немного смутился.
Эта чертова собака на сене становится еще злее, если вы замечаете слабость в поведении бывшего возлюбленного. Тогда уж вы не упустите возможности загнать его в угол. Честно говоря, от себя я такого не ожидала, тем не менее тут же принялась давить на Роджера. С чего бы ему смущаться, если все хорошо?
– Ну-ну, давай, признавайся. Ведь не так просто завести новое знакомство. Особенно, – тут я кивнула на фотографию, – с такой потрясающей молодой женщиной, как она… – Я была уверена, он простит мне преувеличение. Потрясающей его подружка не была, хотя, несомненно – это следовало признать, – выглядела более чем недурно.
– Ну-у… – протянул Роджер, продолжая пятиться и держа над головой снимок, как держат крест, чтобы отпугнуть вампира. – Она прислала мне это. Вместе с письмом.
– Вот так вдруг, ни с того ни с сего?
– Не совсем.
Я молча ждала.
Он глубоко вздохнул, отбросил, судя по всему, всякую осторожность и сознался:
– Я поместил объявление в «Музыкальной неделе».
– Объявление? – Я представила себе цветной журнальный разворот. – И что ты в нем написал?
– Ну, я точно уже не помню. – Он пожал плечами. – В общем, она ответила, мы встретились и… вот, собственно, и все.
– Что было в объявлении? Я хочу сказать… это весьма необычный поступок, – промямлила я, больше думая не о том, что поступок странный, а о том, что это сработало. – Дорого заплатил? Обычно за рекламу дерут страшные деньги. В свое время реклама сосновых рамок обошлась мне в две сотни фунтов.
22
Школа Сент-Ива – группа английских художников, живших в рыбацком порту Сент-Ив, графство Корнуолл, с конца сороковых до конца пятидесятых годов XX в.; объединяла мастеров разных направлений.
23
Амбруаз Воллар (1868–1939) – меценат и предприниматель, друживший со многими выдающимися художниками и некоторым из них – в частности Сезанну – неоднократно позировавший. Здесь имеется в виду цикл его портретов кисти Пабло Пикассо.