Я вовремя заткнула рот сидевшей во мне Молли, которой не терпелось спросить: «А правда, что все архитекторы – это неудавшиеся художники?» – и, стиснув зубы, кивнула, чтобы он начинал. После своего с блеском проваленного выхода я все еще чувствовала себя неловко.
– Мне самому рассказать о себе или вы предпочитаете задавать вопросы? А может быть, сначала сами расскажете о себе?
Меня подмывало сострить: «Итак, доктор, дело в том, что…» – но я взяла себя в руки. Никогда в жизни у меня не было еще такого ощущения ирреальности происходящего, как здесь, за обычным, казалось бы, столом, на котором стояли обычные стаканы и тарелка с бутербродами. Однако я успокаивала себя тем, что свидание с мужчиной, который был бы представлен мне в доме друзей, могло ничем не отличаться от нынешнего. Разница состояла лишь в том, что с этим я познакомилась по объявлению. Но ходить при полном параде по вечеринкам, охотясь за партнером, ничем не лучше, чем давать письменные объявления. И я прямо сказала:
– Мне просто захотелось прожить год с удовольствием. Немного повеселиться без всяких обязательств. И без ожиданий. Без каких бы то ни было ожиданий.
– Вы… – Он запнулся, подбирая слово и машинально продолжая размешивать пену в стакане. – Для вас это своего рода… реабилитация?
Пожалуй, слово подходящее. Я кивнула:
– Вроде того.
– Вы твердо настаивали на годичном сроке. Почему?
И я вдруг, неожиданно для самой себя, рассказала Саймону все – про отъезд Саскии, про Грязнулю Джоан, про миссис Мортимер, даже про Матисса. Только о Дики умолчала. На предстоящий год мне хотелось начисто исключить из своей биографии этот исторический эпизод. Я уже решила, что нынешний знакомец меня устраивает, и, несмотря на неловкость, случившуюся из-за оранжевой дивы, надеялась, что я его – тоже. Судя по всему, так и оказалось. Во всяком случае, никаких признаков антипатии я не заметила. Мне до смерти надоела эта охота – женщины вообще не предрасположены к охоте, – и хотелось начать наконец получать удовольствие.
– Значит, вы – независимая и состоятельная женщина, – заключил он, выслушав мой монолог.
Прозвучало это недурно.
– Смею думать. А вы?
– Я являюсь партнером в одной весьма скромной фирме, но, учитывая нынешнее состояние дел, не жалуюсь. И у меня достаточно свободного времени. В течение нескольких предстоящих месяцев я намерен большую его часть потратить на то, чтобы сбросить напряжение.
– У вас тоже реабилитация?
Подумав, он покачал головой:
– У меня много причин, чтобы так поступить. Главным образом я следую совету друга. И потом… еще три года назад я был женат – у нас не было детей, и с тех пор, кроме случайных встреч на одну ночь, у меня ничего не было. А мне такие однодневки не очень нравятся.
Я внезапно испытала разочарование и, прислонившись к спинке стула, голосом классной наставницы произнесла:
– Послушайте, это меня настораживает: похоже, вы ведете речь о длительных отношениях. – Следуя его примеру, перевела взгляд на пивную пену и принялась развозить по столу мокрое пятно. – Обязательства, ожидания, все такое прочее – это не для меня. Я серьезно. Мне это настолько ни к чему, что, будь у меня дневник, я бы написала на соответствующей странице: «Сегодня – конец приключения». Если вам это кажется слишком суровым условием, что ж… – Я безразлично пожала плечами.
Видимо, уловив мою менторскую интонацию, он по-школьному поднял руку и мирно спросил:
– Как насчет девятого апреля?
– Что? – не поняла я.
– Девятого апреля. Подходит вам это число в качестве заключительной даты? Разумеется, при условии, что нам не захочется расстаться раньше. – Он окинул меня критическим взглядом. – Но, думаю, этого не произойдет. Если, конечно, у вас нет тайных пороков. Впрочем, не похоже. Вы кажетесь существом сердечным, разумным и привлекательным, к тому же – с собственными убеждениями. – Его взгляд стал еще более критическим. – Вы, случайно, не расистка? Не сторонница смертной казни? Не – упаси Бог! – строгая вегетарианка? – Он расхохотался. – Нет, конечно, нет. Уж последнее точно.
– Откуда вы знаете? Может, и вегетарианка.
– Знаю, потому что вы съели почти все бутерброды с ветчиной.
Я инстинктивно оттолкнула тарелку. На ней сиротливо лежал последний оставшийся бутерброд. Когда живешь одна, невольно становишься эгоисткой.
– Господи! – виновато воскликнула я. – Простите.
Саймон Филлипс встал. На миг мне показалось, что, потрясенный моей неслыханной прожорливостью и жадностью, он решил уйти. Немудрено: что бы подумала я сама, если бы на первом же любовном рандеву купила гору бутербродов, а он съел бы их все, практически ничего мне не оставив? Предполагается, что при знакомстве люди должны проявлять максимум воспитанности. Сжевать же весь его «паек» в ответ на вежливое приглашение угощаться едва ли вежливо.
– Мне действительно очень стыдно, – полушутя призналась я. – Очень, очень. Я больше не буду.
– Надеюсь, – усмехнулся он и, взяв мой стакан, направился к стойке.
Я с облегчением вздохнула, расслабилась, насколько смогла, и вдруг поняла, что так толком и не разглядела его. Думаю, если бы меня попросили очень коротко описать его, то могла бы сказать лишь, что у него дружелюбное выражение лица и с ним легко разговаривать, ну еще что он, слава Богу, не носит блейзеров и мятых фланелевых брюк.
Я уставилась ему в спину. Серый джемпер, хлопчатобумажная рубашка, вельветовые брюки цвета морской волны, парусиновые туфли. Безупречно разумен. Но совершенно чужой. Незнакомое тело, прикрытое одеждой, – ни истинной формы его, ни фактуры я не знаю. Как он пахнет, какие у него привычки, манера жестикулировать, запросы? Меня пробрал холодок. Все это полное безумие. И что мы будем делать дальше? Выйдем на деревенскую улицу, пройдемся, потом углубимся в какой-нибудь лесок и начнем трахаться? Трахаться я в любом случае не хотела.
То есть хотела… но не трахаться, а… как бы это поточнее выразиться? Я хотела жаркого секса, но все же слегка приправленного особыми отношениями. Без клятв в вечной любви.
Нет, все это было хуже, чем безумие. Продолжение вдруг показалось мне абсолютно невозможным. Даже опасным. Совершенно очевидно, что передо мной был не распутник. Он явно стремился к нормальному развитию событий: от симпатии к любви, от любви – к вечной любви со всеми ее грустными разочарованиями. Нет, нет и нет! Для меня все это далеко позади. Безнадежно. Все равно ничего не получится. Я приготовилась объявить ему это прямо в лицо, как только он вернется. Барменша, отсчитывая сдачу, сказала, что позовет его, когда сандвичи будут готовы. И вдруг, уже поворачиваясь, чтобы идти назад, и попутно переговариваясь с оранжевой кариатидой, которая плотоядно улыбалась ему, он посмотрел на меня поверх горного кряжа мощной груди и весело подмигнул. После чего, бросив красотке еще что-то на прощание, вернулся и сел за стол. И тут я сказала себе: «К черту сомнения! Он будет моим любовником». Я поклялась, вернувшись домой, жадно припасть к Овидию. Нет лучшего противоядия от романтической любви. У Овидия, как в жизни, все всегда кончается слезами.
– Что она вам сказала?
– Что сандвичи будут готовы через минуту.
– Не барменша, а та – оранжевая ракетоносица.
– Ах эта. Сказала, что у меня симпатичный зад.
– Так и заявила? – Я разрывалась между желанием казаться хладнокровной и уже явно обозначившимся инстинктом собственницы. – А он действительно симпатичный? – Ничего другого я, конечно, не могла придумать.
Он взял оставшийся бутерброд и ухмыльнулся:
– Это уж вам судить…
Я потянулась было к стакану, но отдернула руку. За все то время, что мы с Роджером знали друг друга (в библейском и других смыслах), он ни разу не сказал ничего, что заставило бы меня задрожать от предвкушения удовольствия. Я улыбнулась безо всякого притворства и напомнила себе: с любовником сначала нужно поиграть, не следует сразу выдавать все свои секреты. Я вовсе не хотела, чтобы Саймон Филлипс понял, что поразил мишень в самое яблочко.