– Я в самом деле могу поесть одна, если ты занят. Очень люблю бездельничать.
Ему заметно полегчало. Хлопоча по хозяйству, никогда не предлагай мужчине ошиваться возле тебя на кухне, ведя бесплодные разговоры, – их от этого корежит. Оксфорду это не было неприятно, даже забавляло его, поскольку мы всего лишь играли в домашний очаг. В противном случае занятие приобретает слишком интимный характер.
Хозяйка вернулась поздно, ближе к двум, снова румяная и сияющая, градусов на десять оживленнее, чем обычная, прежняя Джилл. Сердечно обняв меня, сказала:
– Я вела себя по отношению к тебе ужасно. Прости. – И с удовольствием захрустела перышком зеленого лука.
Я спросила, удалось ли ей разрешить проблему с Сидни.
– Что? – рассеянно переспросила она. – Ах да. Это, в сущности, такая ерунда. Сама не знаю, почему я так взбеленилась. Я ездила повидаться с… – Она проглотила. – В общем, все улажено.
– Он остается?
– Нет-нет. Он уходит. Он нужен Чарлзу. Ты помнишь Чарлза? – спохватилась она.
Я кивнула.
– Это ведь не последний автобус, как мы, бывало, говорили, не забыла еще?
На этом под разговорами о прошлой жизни была подведена черта. Настроение у Джилл постоянно менялось от веселья к унынию, и я никак не могла найти нужный подход к ней. В воскресенье утром я застала ее в кухне часов в восемь, – она была уже одета и пела. Развивая бурную – и очень шумную (одновременно грохотали два миксера) – деятельность, Джилл сообщила, что экспериментирует с выпечкой сырных пирогов, которые собирается предложить новому магазину натуральных продуктов и которые повезет туда, как только они будут готовы. Сливочный сыр она купила в том же магазине, и, если пироги получатся вкусные, она будет поставлять их регулярно. Дэвид, появившийся на кухне вскоре после меня, раздраженно, открытым текстом заявил, что считает подобный бизнес идиотским и что глупо хвататься за новое дело, когда у нее столько еще незаконченных старых. Джилл игриво стукнула мужа ложкой по носу – чем вызвала его ярость и мое безграничное удивление – и сказала, что он ей просто завидует, потому что сам не способен решительно сменить род деятельности. Дэвид ушел, сердито качая головой. Я сделала себе чай, унесла в свою комнату, выпила в постели, после чего долго нежилась в ванне. Когда я вернулась на кухню, пироги аккуратно лежали на подносах, готовые к транспортировке. Выглядели они замечательно, я поздравила Джилл, добавив:
– Никогда не знала, что ты умеешь печь.
– Никогда не знаешь, что ты умеешь, пока не попробуешь, – весело откликнулась она. – А теперь поеду отвезу их.
– Я только возьму куртку, – подхватила я.
Но вдруг Джилл как вкопанная замерла в дверях и повернулась ко мне с таким странным выражением лица, что разгадать его было практически невозможно – что-то среднее между недовольством и страхом, как мне показалось, – но оно тут же сменилось натянутой улыбкой.
– О, неужели ты хочешь ехать со мной? Тебе будет скучно. Я скоро вернусь.
– Вообще-то… я бы… с удовольствием прокатилась. К тому же могла бы купить что-нибудь свеженькое, деревенское для Верити. Что-нибудь здоровое – она слишком много пьет из-за проклятого Марка.
Джилл отвернулась:
– Ну, если уж ты так хочешь, купи ей сидра.
В машине Джилл очень громко включила запись Делиуса и, прежде чем я успела попросить ее убрать звук, чтобы можно было поговорить, безапелляционно заявила:
– Не возражаешь? Сейчас это именно то, что мне нужно.
Да, подумала я, что бы мы с Оксфордом ни натворили, видимо, сильно ее этим разозлили. Джилл была так напряжена, что, согни я ей руку в локте, она распрямилась бы как пружина. Ладно, укоротила я себя, для чего и нужны друзья, как не для того, чтобы терпеть подобные капризы, после чего удобно откинулась на спинку сиденья и, слушая музыку, предалась созерцанию пейзажей. Однажды я все же мельком посмотрела на Джилл. Ее устремленный на дорогу взгляд был совершенно отсутствующим. Он напомнил мне взгляд Оксфорда, который с недавних пор стал появляться у него довольно часто.
– Приехали. Это здесь, – неожиданно сказала Джилл, возбужденная, как ребенок. Я увидела большой сарай. На усыпанной гравием площадке возле него стояло несколько машин.
Мы вошли в сарай с тремя огромными сырными пирогами, которые были украшены цветочными лепестками и выглядели великолепно, как я отметила про себя. Тот, что Джилл доверила мне, я несла с особой осторожностью, потому что мне казалось: причини я ему нечаянно хоть какой-нибудь ущерб, подруга никогда мне этого не простит. Какова бы ни была причина ее внезапного приступа любви к кулинарии, она, несомненно, должна была быть неизмеримо большей, чем сумма ее составляющих.
Магазин оказался заполнен до отказа обычной публикой – скучающими по воскресеньям деревенскими жителями, путешественниками, проезжавшими мимо и решившими ненадолго остановиться, теми, кто не знал, куда повести детей. В магазине приятно пахло плодами земли, и, кто бы ни являлся автором экспозиции Овощей, сыров и незнакомых мне деревенских напитков, он заслуживал медали.
Джилл торжественно проследовала мимо любопытствующих зевак в кабинет, отгороженный в глубине помещения.
– О-о, – разочарованно протянула она, – никого, – и стала безумным взглядом сканировать магазин.
– О Джилл, – послышался сзади женский голос, – как приятно вас видеть!
Мы обернулись. Со своими гигантскими пирогами на вытянутых руках мы, должно быть, являли собой странное зрелище.
– Что это? – поинтересовалась незнакомая женщина, озадаченно улыбаясь. Она была маленькая, пухленькая и очень приветливая.
– Сырные пироги, – ответила Джилл. – Я обещала Чарлзу поэкспериментировать со стейнфордским сливочным сыром. Мне кажется, получилось неплохо. Я могла бы делать и больше – ну, чтобы вы их здесь продавали. Я говорила Чарлзу. – Речь ее звучала так лихорадочно, будто она убеждала кого-то, что от этого зависит ее жизнь.
Женщина нахмурилась:
– Вот как? – Она явно немного сердилась. – Он мне об этом ничего не сказал. Выглядят-то они прекрасно… Но что мне с ними делать?
– А Чарлз здесь? – снова озираясь, спросила Джилл.
– Нет. Он уехал на юг дня на два – открывать еще один магазин. Ну, давайте я их возьму. – Джилл отпрянула, и на миг мне показалось, что она сейчас откажет хозяйке магазина, но та проявила настойчивость, забрала у нее один поднос своими крепкими загорелыми до черноты руками и, покачав головой, сказала: – Не понимаю, о чем он думал, – как хранить их, чтобы они не испортились? И как делить на порции? – Она вопросительно посмотрела на Джилл.
– Ну, это уж не моя забота, – резко ответила подруга, и я даже смутилась. – Когда именно он вернется?
– Дня через два, может, через три. Как видите, мой муж в последнее время не во все меня посвящает. Так-так. Наверное, нужно поставить их в холодильник, хотя я не уверена, что цветы… – она осторожно потрогала пальцем лепестки, – там не завянут. О Боже!
Глаза Джилл стали наполняться слезами. Она была похожа на обиженного ребенка.
– Послушайте, – предложила я, понимая, что кто-то должен разрядить ситуацию, – почему бы вам не принять их в качестве бесплатных образцов? Пусть люди попробуют, вы посмотрите, что они скажут, а когда вернется Чарлз, он во всем разберется.
На том и порешили. Мы распрощались с тремя нежеланными сиротами, которых унесла их немного обескураженная новая покровительница. Я хотела походить по магазину и купить что-нибудь для Верити и Оксфорда, но Джилл уже спешила к большим амбарным дверям. Черт, мысленно выругалась я, крикнула ей вслед, что приду через пять минут, и начала обходить прилавки. Для Верити я купила можжевеловый ликер и деревенский сыр. Фрукты выглядели такими экологически чистыми, такими необычными по форме и окраске, что я не удержалась и купила еще яблок. А для Оксфорда – флягу сидра, цветом напоминавшего воду, в которой выстирали грязные носки. На этикетке красовался череп с перекрещенными костями, я подумала, что это его позабавит. А может, и пригодится – чтобы дезинфицировать внутренности в никарагуанских джунглях.