– Ну так что же, – начала она, – женская перчатка. Скорее всего, ее забыл здесь кто-то из его подружек. Возможно, это перчатка Лиз Хоторн, которую он сентиментально оставил себе на память и… – Внезапно она умолкла, вспомнив: «Каждой из них дают длинные черные кожаные перчатки, которые должны оставаться на ней от начала и до конца. Девушке не позволено прикасаться к Хоторну, если только на ее руках нет перчаток…»
– Господи, Паскаль…
– Вот так-то. – Лицо Паскаля побледнело от возбуждения. – Но это еще не все. Это особая перчатка. Очень запоминающаяся. Посмотри на нее внимательно, понюхай…
Он поднес перчатку поближе к ее лицу. Джини поморщилась. От перчатки исходил тяжелый, маслянистый запах. Джини не была уверена, но от перчатки, кажется, еще пахло кровью. Она попятилась назад.
– До чего мерзкий запах!
– Знаю. Такой запах не забывается. И еще, если потрогать, – он провел ее рукой по мягкой коже, – чувствуешь? Она словно смазана маслом.
Джини слегка передернуло. Она обернулась через плечо. Ей было страшно находиться в этих толстых стенах, запутанных коридорах, между запертых дверей.
– Не по душе мне все это, Паскаль. Мы пробыли здесь уже дольше, чем полчаса. Пошли отсюда.
– Хорошо, согласен. Здесь все равно больше нечего делать, я проверил все. Но это, – он взглянул на перчатку и сунул ее к себе в карман, – это мы заберем с собой.
– Одну-единственную перчатку на правую руку? Зачем? С ее помощью ничего не докажешь.
– Она мне кое о чем сможет рассказать. О чем-то таком, что я пока не понимаю… Пошли.
С этими словами он крепко взял ее под руку и повел к окну, выходившему на пожарную лестницу. Джини хотела освободиться, но передумала, посмотрев вниз и увидев бурные воды поднимающегося прилива. В лицо ей ударил косой дождь, в ушах завыл ветер.
Они спустились вниз, выбрались из воды, которая теперь прибывала буквально на глазах, и наконец снова ступили на твердую и безопасную дорожку. Джини повернулась к Паскалю.
– Ну ладно, – сказала она, – объясни, о чем эта перчатка может тебе рассказать. Я хочу знать, Паскаль. Хочу знать прямо сейчас.
– Она намекает мне на кое-какие связи, которые существуют в этой истории и в которых я пока не могу разобраться. – Он посмотрел на серые воды Темзы, которые уже лизали гальку. На лице Паскаля была написана тревога, и Джини схватила его за руку.
– Дело в том, что у меня есть пара к этой перчатке, – продолжал он, нахмурившись. – Точно такая же. Тот же запах, та же ткань, те же морщинки на ладони…
– У тебя есть к ней пара?! – изумленно воззрилась на него Джини. – Откуда?
– Мне прислали ее по почте. Анонимно, – мрачно ответил Паскаль. – Вчера в Париже мне принес ее посыльный. Она была в аккуратной коробочке, обернутой в коричневую бумагу, а адрес был написан с помощью трафарета. Она еще была обвязана веревкой… Впрочем, какое это имеет значение!
– Только один маленький вопрос, – произнесла Джини, чувствуя, как у нее холодеют руки. Глядя ему в глаза, она спросила: – На посылке случайно не было сургучных печатей? Красных сургучных печатей?
Глава 11
– Черт! Черт, черт, черт! – выругалась Джини, швырнув телефонную трубку. Паскаль наблюдал за ней с другого конца ее гостиной, держа в руках присланные ей по почте наручники. Он задумчиво поигрывал ими, перебрасывая с ладони на ладонь.
– Не хотят помочь?
– Не хотят или не могут. Женщины, которая приняла посылки, уже нет на работе. У нее заболела мать, ее отпустили домой, и появится она только завтра утром. Ее зовут Сюзанна. Завтра мы сможем с ней поговорить.
– А кроме нее, никто не может нам помочь? Ведь вся информация должна быть заложена в компьютер.
– Наверняка так оно и есть. СМД – огромная фирма. Но, судя по всему, нам без этой Сюзанны не обойтись. Все отправления у них считаются конфиденциальными – просто так никто ничего не скажет. Нужно туда ехать, Паскаль, завтра же. По телефону мы точно ничего не узнаем.
– Хорошо, завтра первым делом я отправлюсь туда…
– Мы отправимся, – резко поправила его Джини. – Поедем вместе. Я тоже хочу поговорить с Сюзанной.
– Конечно, – неуверенно ответил Паскаль и отвел глаза в сторону. Джини нахмурилась. Они вернулись сюда, в Айлингтон, прямо из квартиры Макмаллена. Было уже больше трех часов, и свет за окнами постепенно начинал угасать. Одежда на Джини была все еще мокрой, но она даже не подумала переодеться. Она до сих пор чувствовала, как в крови бесится адреналин. Ей казалось: еще один телефонный звонок – и путеводная нить у них в руках. И теперь она не поняла, почему Паскаль так себя ведет. Неужели он не испытывает тех же чувств, что и она?
Судя по всему, нет. С того момента, как она показала ему наручники, в нем произошла какая-то перемена. Он словно потух, успокоился.
Она неуверенно посмотрела на него. Джини чувствовала, что он что-то скрывает от нее. Паскаль все еще стоял, держа наручники. Вся энергия, вся одержимость, которые владели им сегодня утром, теперь, казалось, покинули его. На протяжении последнего часа, пока она рассказывала ему о посылке и звонила по телефону, он оставался задумчивым и молчаливым. Теперь он хмуро смотрел на нее.
– Тебе нужно переодеться, Джини, ты промокла насквозь. И прими горячий душ. Все равно мы пока не можем сделать ничего полезного. Но это не так уж плохо. Это дает нам время как следует все обдумать и взвесить.
– Паскаль, что-то не так?
– Не так? Не так?! – Он бросил на нее странный взгляд. – Да нет же, все замечательно! Кто-то присылает тебе по почте пару наручников. По-моему, совершенно нормальная вещь… Чему тут удивляться?
– Ну и что? Тебе самому прислали перчатку. Это напрямую связано с Макмалленом. Это какой-то сигнал, подсказка. Курьер сказал мне, что было отправлено сразу четыре посылки: одна – тебе, другая – мне, еще две – за границу. Если бы нам только удалось выяснить, кто и кому отправил тс две… Неужели не понимаешь? Это же след! Нужно лишь…
– Согласен, нам все преподнесли на блюдечке. И именно это мне не нравится.
– Ну и пусть. Пусть все получается слишком кстати, слишком удобно… Кого это волнует! Все равно нам предстоит это проверять. И чем раньше нам удастся…
– Кого это волнует? Меня, – зло посмотрел на нее Паскаль. – И если бы ты хоть на секунду задумалась вместо того, чтобы размахивать руками, ты бы тоже стала волноваться по этому поводу. Неужели ты всегда так работаешь? Неужели это твой обычный подход – сначала делать, а потом думать? А вот я действую по-другому. Остынь немного!
Джини захотелось быстро и ядовито ответить, но она сдержалась. Это обвинение, особенно то, что оно исходило от Паскаля, больно ужалило ее. В своей работе она действительно была импульсивной. Иногда это окупалось сторицей, но далеко не всегда. Временами ее стремительность приводила к ошибкам, которые оборачивались неприятностями.
Ее отец всегда утверждал, что секрет успеха в журналистике заключается во внимании к деталям. «Я проверяю, – говорил он, – потом перепроверяю и перепроверяю еще раз. Я складываю кусочки головоломки очень медленно и точно. И только когда все – все до единого! – кусочки собраны и легли по своим местам, я могу отправиться домой и просохнуть. Вот тогда я знаю, что пришпилил этих подонков к стене».
Джини почувствовала, что краснеет, и отвернулась. Они оба – и отец, и Паскаль – были правы. Осторожно, избегая взгляда Паскаля, она произнесла:
– Конечно, ты прав. Я иногда тороплюсь. Сама знаю. Паскаль пропустил это косвенное извинение мимо ушей и пожал плечами.
– Такое бывает со всеми нами, когда мы начинаем… Джини резко обернулась, пронзив его взглядом. Атмосфера накалилась.
– Начинаем? – произнесла она. – Я не начинаю, Паскаль. Я, конечно, понимаю, что мне далеко до твоих заоблачных высот, но не забывай, что я тяну репортерскую лямку уже десять лет. Я уже не школьница. Господи Боже… – Джини ощутила внезапный прилив ярости. – Я не приготовишка в журналистике, Паскаль, мне уже двадцать семь лет.