Джулия все больше и больше увлекалась лепкой ярких игрушек, поражая мать необыкновенными формами и причудливой фантазией. Только сейчас Николь стало ясно, что она пытается наверстать тот период, который упустила в детские годы дочери. Однажды Джулия подбежала к окну и радостно воскликнула: «Солнце, солнце!»
Вскоре Николь пришла к выводу, что настало время слегка усложнить игру и предложить дочери вылепить скульптурную композицию. К ее радости, Джулии это понравилось. Она долго глядела на цветные треугольники, из которых состояла композиция, и радостно улыбалась, усиливая тем самым щемящее чувство вины и раскаяния у счастливой матери. Только сейчас Николь поняла, что могла бы воспитать в дочери чувство художественного восприятия мира, если бы не уходила с головой в свое творчество, а уделяла ей достаточно времени.
Как-то поздним вечером Николь уже направилась было домой, но тут какое-то странное чувство тревоги заставило ее вернуться назад в клинику. Ей показалось, что дочери угрожает опасность. Устроившись в кресле неподалеку от кровати, на которой мирно спала Джулия, она через некоторое время погрузилась в тревожный сон.
– Мама, мама, – вдруг простонала Джулия. Николь наклонилась над ней.
– Что с тобой, доченька?
Джулия широко открыла глаза и с недоумением уставилась на мать. Но это уже были глаза не ребенка, а взрослого человека.
– Мама, почему тебя не было со мной? – тихо произнесла она сквозь слезы. – Мне было так тяжело без тебя! Что я тебе сделала?
– Ничего, милая, – поспешила успокоить ее Николь. – Ты не сделала ничего плохого. Прости меня, доченька, я так виновата перед тобой! Ты была прекрасным ребенком, и все любили тебя. Я тоже любила, но всегда боялась открыть тебе свои чувства.
– Ты была мне нужна, – продолжала плакать Джулия, – но почему-то не приходила.
– Сейчас я с тобой, малышка. Все будет хорошо. – Она обняла дочь и нежно прижала к себе, не замечая, что по щекам ее катятся слезы.
Глава 3
В течение многих дней Пол не выходил из квартиры. Он отменил все занятия со своими учениками и даже хотел отключить телефон, но потом решил, что его мать после очередной неудачной попытки дозвониться к нему непременно заявится собственной персоной. Он никого не хотел видеть, ничего не хотел делать и лишь иногда размышлял над тем, что будет, когда у него закончатся запасы еды. В результате скандала его репутация оказалась настолько подмоченной, что никто не хотел исполнять его квинтет, а многие музыкальные критики даже слушать его не желали. Правда, родители по-прежнему предпринимали отчаянные усилия, чтобы убедить музыкальную общественность в несправедливости выдвинутых против него обвинений, но Пол сопротивлялся каждой их попытке вытащить его на диспут, считая это унизительным для себя. И вообще его уже не волновала своя судьба, он перестал сочинять музыку и в конце концов пришел к неутешительному выводу, что кончено все.
Больше всего его угнетал тот факт, что Николь никак не отреагировала на его письмо. Он несколько раз звонил в студию, но ответа не было. Совершенно отчаявшись, он позвонил к ней домой, но ему сказали, что ее нет дома. Он даже осмелился оставить на автоответчике свое имя, но все безрезультатно.
Как он мог ошибиться в ней? А ведь она так восхищалась его музыкой, часто говорила о своей любви к нему и вообще не подавала никакого повода усомниться в своей искренности.
Когда его отчаяние достигло крайней степени, а в холодильнике не осталось никаких продуктов, ему неожиданно позвонил Джо Ярроу.
– Пол, прошел слух, что Майлз Фэнчел ставит новый балет и ищет для этой цели толкового композитора.
– Ерунда все это, Джо, – вяло промямлил Пол. – Он сейчас на гребне успеха и вряд ли захочет связываться со мной. К тому же я никогда не сочинял музыку для балета.
– Нет, Пол, – продолжал уговаривать его Джо, – послушай меня внимательно. В основе этого балета должны лежать джазовые мотивы Нового Орлеана. Думаю, ты вполне способен написать оркестровку.
Пол понимал, что его друг пытается хоть как-то загладить свою вину в связи с той грязной историей с Льюисом, но…
– Пол, запиши на всякий случай его адрес. Чем черт не шутит! Тебе же все равно нечего терять.
Пол неохотно потянулся за карандашом, небрежно записал адрес, чтобы не расстраивать Джо, а потом улегся спать.
Прошло несколько дней, счет которым он уже давно потерял. Иногда ему звонили мать или отец, и он делал все возможное, чтобы у них не возникло никаких подозрений и прежде всего желания навестить его. Однажды ночью он почувствовал резкую боль в животе и попытался вспомнить, когда в последний раз ел. С трудом добравшись до кухни, он открыл холодильник и с ужасом обнаружил, что продуктов больше нет.
Пол до утра просидел у окна, сумбурно перебирая в памяти события последних месяцев. Когда на улице появились первые прохожие, он медленно поплелся в ванную, впервые за последние дни почистил зубы, помыл засаленные волосы, обнаружив в них несколько серебристых нитей, и вдруг ощутил жуткий голод. Нет, еще рано уходить из жизни. Надо купить мягкого белого хлеба, намазать его толстым слоем масла и выпить чашечку крепкого черного кофе. Жизнь продолжается!
Некоторое время спустя он уже сидел в кафе, опрятно одетый, причесанный и с порядком отросшей за это время бородой, которая придавала ему некий романтический образ современного музыканта. К своему удивлению, он вдруг стал прокручивать в голове залихватскую ритмичную мелодию, основанную на звуках бас-гитары, трубы, тромбона и банджо. Конечно, вряд ли Фэнчел обрадуется его появлению в студии. Скорее всего он уже нашел себе нужного композитора, но все же попробовать стоит. Джо прав – ему теперь нечего терять. Насвистывая какую-то джазовую мелодию, Пол спустился в метро и поехал по указанному Джо адресу.
– Джанет, как замечательно, что ты приехала! – радостно воскликнула Николь, обнимая подругу. – Джулия сейчас у доктора, но это недолго. Она чувствует себя намного лучше, правда, ее отношение ко мне все еще двойственное. Доктор Спивак говорит, что скоро это пройдет. А тебя она всегда любила и уважала.