— Джиджи, речь идет не об уик-энде. Я просто не могу жить с тобой врозь, — сказал он. — Стоило мне тебя увидеть, как я всеми печенками почувствовал, что ты должна бросить эту свою новую работу, выйти за меня замуж и быть со мной. Милая, мы совершаем преступление, понапрасну тратя время, которое должны провести друг с другом, и теряя то, что невозможно заменить ничем другим.
Воспользовавшись тем, что Джиджи лежит неподвижно, он приподнялся и внимательно вгляделся в ее лицо. Джиджи снизу вверх смотрела на его сильную шею, величественную голову, продолговатый нос с горбинкой, такой же решительный рот и ощущала холодок в животе.
— Зак, мы уже говорили об этом, — ответила она. — Разве с тех пор что-нибудь изменилось?
— Понимаешь, улетая в Монтану, я был так поглощен этой новой картиной, что совершенно забыл о времени. Я не подумал о том, что нам придется прожить врозь несколько месяцев. Но сейчас… Черт побери, я не могу без тебя. Это убивает все удовольствие от картины.
— Ты должен был подумать об этом заранее. Бог свидетель, мы говорили об этом несколько часов. — Стараясь не давать воли досаде, Джиджи отодвинулась от него и укрылась простыней.
— Я помню, милая. Да, это моя вина. Полностью моя. — Он так каялся, что Джиджи почувствовала еще большую досаду. Сначала настаивает на своем, а потом признает, что был не прав. Это нечестно…
— Две последние картины ты снял в Нью-Йорке и Техасе, — ровно ответила она. — Я не могла полететь с тобой. Когда было возможно, мы встречались в уик-энды. Но толку было мало, потому что почти все это время ты тоже работал. Потом у тебя была возможность снять три фильма здесь, в Голливуде, но ты предпочел Монтану.
— Какого черта ты не настояла, чтобы я отказался?
— О господи, Зак! Выходит, я виновата в том, что ты увлекся и решил сделать то, чего тебе до смерти хотелось? — Джиджи отстранилась от него еще дальше и приподнялась на локте.
— Ты имеешь право злиться. Я и сам злюсь на себя. Чертовски злюсь, милая. Но все, уладится, если мы поженимся. Разве это не ясно?
— Мне ясно только одно: в этом случае все выгоды будут на твоей стороне. Ты будешь заниматься делом, а я буду неподалеку ждать, когда ты выкроишь для меня свободную минутку…
— Ангел мой, не говори глупостей. Там для тебя начнется новая жизнь. Монтана — самое красивое место на свете. Ты сможешь ездить на экскурсии, заведешь подруг… Жена продюсера — очень милая женщина. Ты сможешь приходить на съемки. Может быть, мне удастся пристроить тебя в костюмерную, хотя ты и не член союза. Так что скучно тебе не будет…
— Заткнись, Зак Невски! — Джиджи села так порывисто, что чуть не стукнула его головой в подбородок. — Что ты несешь? Ездить на экскурсии! Я что, старшеклассница? Кажется, ты совершенно забыл, что у меня есть работа.
— Ах да, рекламное агентство… — Зак сел на край кровати и с нескрываемым презрением сказал: — Тоже мне работа… Ты не хуже меня знаешь, что все это легальная форма мошенничества. Никто не нуждается в большей части воспеваемого рекламой барахла. Люди могут пользоваться автомобилями по пять лет и больше, пить хорошее виски вместо «Катти Сарк», покупать обычную туалетную бумагу в супермаркетах, есть дешевые продукты из кулинарии — все они одинаковая дрянь…
— Ты говоришь, как двенадцатилетний вундеркинд, только что открывший для себя марксизм, — решительно сказала Джиджи. Спорить не хотелось, но она не могла позволить Заку одержать верх.
— Ты проработала в агентстве всего три дня, а уже защищаешь их. — Упрямое выражение лица Джиджи заставило Зака улыбнуться. — Этот тип Арчи запудрил тебе мозги, сказав, что реклама — форма искусства. Лучше бы ты сводила его на хороший фильм. — Зак насмехался над ней с олимпийских высот, уверенный в том, что единственными формами искусства двадцатого века являются кино и театр. — Процитировала бы ему Джорджа Оруэлла: «Реклама — это бренчание палки в пустом ведре».
— Послушай, Зак, сейчас не время для споров о формах искусства, — закусила удила Джиджи. У нее не было ни секунды, чтобы рассказать о своей новой работе: едва они увидели друг друга, как тут же легли в постель. — Посмотри на часы. Через несколько минут к нам в дверь позвонят пять человек, а открыть будет некому. Искусство вечно, а жизнь коротка, так что поскорее надевай штаны, милый.
— Вообще-то цитата звучит по-другому: «Жизнь коротка, искусство вечно, возможность мимолетна, опыт ненадежен, судить трудно, так что поскорее надевай штаны, милый», — усмехнулся Зак. — Держу пари, ты не знаешь, кто это сказал.
— Ты выиграл, — ответила Джиджи, думая, что от любви до ненависти один шаг. Человек с феноменальной памятью всегда сумеет доказать свою правоту.
— Гиппократ. Так говорил персонаж греческой инсценировки, которую я поставил, когда был старшеклассником.
— «Судить трудно», да? Ладно, я это запомню. А что мне надеть? И где мы будем обедать?
— Ну… здесь, наверно…
— Такого еще не было, — не веря своим ушам, промолвила Джиджи.
— Радость моя… придет всего несколько человек, и нам надо посекретничать. Ресторан для этого не годится. Приготовь что-нибудь простенькое, и достаточно.
— Зак, ты являешься неожиданно, мы проводим час в постели, потом ты заводишь серьезный разговор о нашем будущем, а в довершение всего заставляешь готовить угощение для толпы народа… Думаешь, я забыла?
— Вообще-то такое было только два раза, — заторопился Зак. — Но ты права, мы лучше куда-нибудь сходим. Вот только куда бы нам отправиться?
Джиджи внимательно посмотрела на него. Зак выглядел расстроенным. Его большое, мускулистое, обнаженное тело ссутулилось на краю кровати. Какого черта, почему бы и нет? Что ей стоит приготовить спагетти с соусом, например? К завтрашнему утру Зак был обязан иметь четкий план кампании. Он собирал свою команду — продюсера, агента, первого помрежа, сценариста и редактора. Это был военный совет перед началом битвы со студией, а солдат нужно кормить…
— Я что-нибудь приготовлю, — ответила она. — Ладно, не переживай. Я не сержусь.
Джиджи прикинула, что до прихода гостей осталось десять минут. За это время она успеет принять душ и одеться. Растираясь полотенцем, она лихорадочно придумывала, как смастерить обед на семь человек из имеющихся продуктов. Когда на кофейном столике разместились ведерко со льдом и поднос с бутылками и бокалами, план был готов. Она приготовит спагетти с соусом «вителло тоннато». На соус пойдут пюре из консервированного тупца, мелкий зеленый горошек, каперсы, анчоусы, оливковое масло, грудка цыпленка, нашинкованная петрушка и шнитт-лук. В доме всегда был кусок римского сыра, годившегося ко всему на свете, итальянский хлеб, всякая зелень для салата, а в морозилке хранились ведерки с мороженым. «Возможно, это и не станет моим звездным часом, — думала Джиджи, колдуя над разделочной доской и ловко орудуя консервным ножом, — но семь человек с голоду не умрут!»
— Спасибо, Джиджи, обед удался, хотя ты и забыла про чеснок, а земляничного мороженого на всех не хватило. Спасибо за то, что ты суетилась, бегала за тем и за этим, носила блюда, разливала вино и сбивалась с ног, пока мы вели умную беседу, слишком сложную для твоего понимания. Спасибо за то, что ты не обращала внимания, когда с тобой обращались как с нерасторопной официанткой. Спасибо за то, что ты не замечала, что никто не помнит твоего имени — только «киска», «золотце» и «милочка». Спасибо, что ты не сердилась, когда мы, слишком занятые своими важными делами, забывали говорить «спасибо» и «пожалуйста», — бормотала себе под нос Джиджи по пути из гостиной на кухню. Пора было наводить там порядок.
— Это ты мне? — расхаживая взад и вперед, спросил Зак, взбудораженный, как полководец накануне решающей битвы.
— Нет, сама себе.
— Господи, какие люди! Потрясающие, правда? — Зака распирало от энтузиазма. Его загорелое лицо и темные глаза так и светились энергией.
— Потрясающие, — согласилась она.
— Милая, так будет не всегда. Нам не придется тратить столько времени на решение финансовых проблем, хотя полностью избавиться от них, конечно, не удастся. Но зато какой настрой, какое единение людей, работающих вместе, какая страсть, какая праздничная атмосфера! Тебе там ужасно понравится!