Выбрать главу

Владимир Сакмайдиков

Любовники

Сейчас сложно отличить одно от другого. Красивые лица. Равновесие. Бесконечные возможности. Упрощённое восприятие мира. Псевдо-конструкция. И даже никому нельзя верить. Один взгляд на создание, и понимаешь, что он через это прошёл. По глазам видно — он знает правила игры. Мы рождены в одиночестве, чтобы жить и умереть в одиночестве. Нам просто нужен кто-то, кто заставит нас немного посмеяться и полюбить, но что-то не повезло. Прошло много времени с тех пор, как Гербнезу везло…

Всё на этом плане в холодном тёмно-синем свете. Также немного искажено в пространстве: покойницкие улицы, впадины на асфальте, разрушенные автомобили с прицепом, столбы с протянутыми сверху на бесчисленное количество квадратных километров проводами, горки ящиков, безразличные предприятия, тихие повороты. По всюду серый туман. Это не ад, скорее чистилище. Тёмная вторая реальность.

Ветер с каждой секундой становился холоднее. Шторм быстро надвигался.

***

Отдельные территории назывались «площадками». На Первой площадке — нелепые железные постройки, которые уже давно заросли травой и деревьями; Вторая площадка — лишённый жизни завод, с древним гниющим оборудованием и увядающими плакатами; Третья площадка — военная база под рекой; Четвёртая площадка — бесформенные суровые земли: там не осталось ничего, кроме скал и пыли.

Гербнез растерянно плёлся через пустошь. На границе он увидел, что эта местность — большая окружность. За серым туманом гордо стояли исполинского размера железные стены. Единственным выходом были парадные ворота. Даже в этом большом непонятном мире был выход. Но у него не было ключа.

Дом. Гербнез — мужская особь. Высокий, очень худой, тусклые, невыразительные глаза. От холода у него посинела кожа. Это непривлекательно. На стене часы с кукушкой.

"Я буду сдерживаться. Я буду сдерживаться…" — безмолвно повторял Гербнез.

Дерзкие выходки разума прибили Гербнеза к полу. Он заледенел от ужаса: версии лиц появлялись из стен, по мозгу словно текла чёрная мазута. Иногда он видел маленькое ужасное существо: оно воняло и издавало тихие вздохи, тело состояло из желудка какого-то крупного животного, из швов торчали конечности. Всё шло из рук вон плохо — уже собственное отражение пыталось прикончить его. Пришлось накрыть его тканью. Под ногами могли раскрыться точки, в еде копошиться личинки, инструменты пропадать.

Гербнез почувствовал, что его рот открылся, но он не мог выдавить и слово. Что-то внутри скомпрессовало грудную клетку, усилило боль.

Экстремальный крупный план: глаз Гербнеза с разорванными сосудами. Он шокирован.

Снаружи приближался чёрный шум. Он застонал и стиснул голову руками. Из-за стены в окно что-то выглянуло.

Через некоторое время, когда Гербнез слил лишнюю кислоту, он взял жёлтый лист, сел за стол возле окна и начал писать. Его руки дрожали.

"С каждым днём всё страшнее. Если бы это было не ради тебя, я бы вряд ли выжил. Я думаю о тебе, и всякий сон уходит. Ты даже не догадываешься, через что ты заставила меня пройти".

Он писал долго: слабел с каждой новой написанной строчкой.

Гербнез откашлялся, посмотрел на свою правую руку — на ней желеобразная кровь. Внешняя сторона руки почернела и высохла, пошла трещинами, и сквозь них видно воспалённое мясо. Чудовище поделилась с ним своей болезнью.

Она не сдастся, она хотела его смерти. Гербнез пометил территорию своим семенем, чтобы защититься от негативной магии твари. Варил грибные отвары с травами, чтобы припуститься. Для него это казалось очень разумным.

Главный минус Надежды — как ни удивительно, сама Надежда. Так думал Гербнез. Он был уверен, что случится что-нибудь плохое. Ужасное.

Гербнез задумчиво разорвал лист и пошёл за инструментами. Он возьмёт то, что принадлежит ему.

Часы с кукушкой зазвонили.

***

Четвёртая площадка. Гербнез околачивался около дорожной таблички, затем пешком дошёл до межгорья, достал из сумки излишки военного имущества, а также взрывчатку с надписью «ксанакс», которую он заложил в камнях, и натянул проволоку.

Гербнез осмотрелся. От холода он почти не чувствовал своих рук. Четвёртая площадка была для него самым низким местом, куда только могло пасть живое существо. Он чувствовал себя, как будто узник, запертый в мрачном блоке. Как будто святый, запертый в чёрном столетии, в котором его искалечили и лишили ведения духовного. Как будто кто-то всё время смеялся над ним, потому что он был слишком слеп, раз пошёл против правил. Единственное, что держало его на плаву — это мысли о том, что он ещё жив. Он ещё осязаем.