Надежды на ее тело тоже не было. Никакой. Тело Инги, такое чуткое, такое страстное, исполненное таких непристойных желаний, что даже дух захватывало, умерло. И осталось лежать на дне озера, в котором утонул их сын. Оболочка - не в счет, оболочка осталась от них обоих, набитая никому не нужными теперь потрохами оболочка.
- ...Когда-то у нас был сын. Но ты не спас его. Не спас. Ты убил его... И тебе это сошло с рук - несчастный случай, как же! И теперь ты хочешь, чтобы... - Инга не договорила.
И договаривать не нужно - все и так понятно. Ребенок - слово-табу. Другой ребенок - предательство по отношению к Никите-младшему. Вскоре Никита и сам стал так думать, ведь сумасшествие заразительно. А такое, молчаливое, долгое, уравновешенное - и подавно. Такому сумасшествию надо посвящать жизнь, ни на что не отвлекаясь. Увольняться с работы, брать отпуск... Но Инга с работы не уволилась, так и осталась редактором в небольшом издательстве, специализирующемся на выпуске пустоголовых брошюрок из серии "Карма и здоровье: народные целители рекомендуют...".
Уволился Никита. Он променял свое - достаточно хлебное - место программиста на сомнительное поприще частного извоза. Нет, он ни о чем не жалел, глупо жалеть о чем-то, безвылазно сидя в склепе своей заживо похороненной жизни. Он даже не возил с собой монтировки, хотя работал по ночам, - и в этом был тайный умысел. Не слышать еженощного тихого Ингиного поскуливания за стеной. И еще - робкая надежда на то, что его убьют когда-нибудь - ведь сколько говорили об убийствах таксистов!
Но его не убили, хотя он и нарывался на это, как подросток нарывается на драку... О, как же Никита нарывался! Он подсаживал самые сомнительные, самые забубенные компашки, его постоянной клиентурой были наркоманы и щетинистые азербайджанцы с разбойным физиономиями; он мотался в Пушкин и Всеволожск за символическую плату, нарочно притормаживая у соблазнительных лесных массивов, - и ничего не происходило.
Полный ноль. Надо же, дерьмо какое!
Все наркоманы, азербайджанцы, отставные боксеры и братки при исполнении были заодно с Ингой, с ее скребущим душу заклинанием: "Смерть не для тебя".
Но именно в одну из этих окаянных ночей Никита и встретил Корабельникоffа.
Вернее, нашел.
То есть тогда еще Никита не знал, что это и есть почти всемогущий Ока Kopaбeльникoff, владелец мощной пивной империи. И сопутствующих безалкогольных производств. Пиво Никита не любил, предпочитая ему более крепкие напитки, но этикетку "Корабельникоff" видел неоднократно. С некоторых пор "Корабельникоff" имел широкое хождение в народе, постепенно вытесняя более раскрученные брэнды. "Белые воротнички" предпочитали "Корабельникоff Classic" (золото на голубом); "синие воротнички" - "Корабельникоff Porter" (золото на красном), демократическая богема - "Корабельникоff Special" (золото на изысканно-фиолетовом). Продвинутым клубящимся тинам достался золочено-малахитовый "Корабельникоff Original", - не самое плохое продолжение угарной ночи под грандж и марихуану.
Никита впервые увидел Корабельникоffа в состоянии, далеком от классического. Скорее, его можно было назвать original. Ровно через пять месяцев после гибели Никиты-младшего в стылом бесснежном январе, на Вознесенском, у казино "Луна", рыщущий в поисках клиентов Никита заметил тревожное черное пятно у припаркованного "Лэндровера". Джипы Никита не любил с той же тоскливой яростью, что и расплодившиеся как кролики казино - и почти наверняка проехал бы мимо, если бы... Если бы пятно не пошевелилось и едва слышно не застонало. Стон был недолгим, кротким, почти домашним - и никак не вязался с ненавистным, сверкающим крутым апгрейдом джипом. Никита проехал по инерции еще метров пятьдесят, потом остановился, попутно выматерив стершиеся тормозные колодки, и сдал назад. Почувствовав чье-то настороженное и готовое к помощи присутствие, пятно воодушевилось, застонало громче и прямо на глазах трансформировалось в человеческую фигуру. Да и Никита больше не раздумывал. Он выскочил из машины и приблизился к человеку у джипа.
- Вам плохо? - На дежурную фразу ушло ровно две секунды. Ответ занял чуть больше времени.
- Поищите... Она, должно быть, где-то здесь - Там таблетки...
Пухлая барсетка валялась неподалеку. "Здорово нее тебя прихватило, если даже до спасительных таблеток не дотянуться", - подумал Никита.
- В маленьком отделении... - определил направление поисков несчастный придаток к "Лэндроверу". - Код... 1369...
В пахнущей дорогой кожей барсетке оказалась почти запредельная пачка стодолларовых купюр - не иначе, как годовой оборот какого-нибудь конверсионного заводика. Или - фабрики елочных игрушек. Простому, ничем не обремененному физическому лицу такого количества денег и за всю жизнь не поднять, ежу понятно!...
- Сколько? - коротко спросил Никита.
- Сколько... хотите... Хоть все забирайте...
Надо же, никаких сожалений по поводу кучи баксов! При подобной куче должны неотлучно находится телохранители, сексапильная секретарша с опытом работы в Word и мужском паху, а также взвод стрелков вневедомственной охраны.
- Сколько таблеток?
- А?... Две... Две...
Негнущимися, моментально прихваченными морозом пальцами, Никита выдавил на ладонь две ярко-рубиновые капсулы.
- Держите.
Мужчина сунул капсулы под язык, вжался затылком в подножку джипа и затих. На вид ему было около пятидесяти, но в подобном "около пятидесяти" можно просуществовать не один десяток лет. Законсервированная мужественность, больше уместная на обложке журнала "Карьера", - даже в столь беспомощном состоянии мужчина выглядел монументально. В этом человеке смешались приглушенные запахи дорогого виски и дорогого парфюма; голодная юность и сытая зрелость, заграничные командировки и отечественные сауны, волчья хватка и почти лебединая интеллектуальная расслабленность. Если он когда-нибудь и заказывал конкурентов (без этого такую внушительную зеленоглазую сумму на карманные утехи не наскребешь!), то исключительно под Брамса, руководствуясь откровениями Ницше, Хайдеггера и прочих экстремистов в толстых академических переплетах. В этом седоватом хозяине жизни было все то, чего по определению не могло быть в голодранце Никите: мощные паучьи челюсти, жесткий рот, аскетичные впалые щеки, к которым навечно приклеился загар Коста-Браво; тяжелые надбровные дуги и лоб мыслителя. Именно мыслителя, а не какого-нибудь ловчилы-интеллектуала типа Билли Гейтса.
- Ну как? - поинтересовался Никита, почти раздавленный таким ярким воплощением благосклонности фортуны. - Полегче?
- Полегче... - в прояснившемся и вновь обретшем опору голосе проскользнули нотки стыда за собственную слабость. Голос тоже был под стать паучьим челюстям - бестрепетный и обволакивающий одновременно.
- Ваша машина? - Никита кивнул подбородком в сторону "Лэндровера".
- Моя...
- Вы в состоянии управлять?
- В состоянии...
Это была очевидная, но вполне простительная для такого сильного человека ложь. Ему действительно стало полегче, но он все еще не мог управлять даже собственным телом.
- Давайте-ка я вас отвезу, - предложил свои услуги Никита. - Вы где живете?
- Васильевский...
Ого! Соседи!... Никита тоже жил на Васильевском, в мрачноватом доме на Пятнадцатой линии, недалеко от Малого проспекта. Но вряд ли Васильевский Никиты Чинякова походил на Васильевский феерического владельца "Лэндровера". Тот, скорее всего, окопался на демаркационной Третьей, в недавно отреставрированном заповеднике новых русских. С подземными гаражами, закрытыми итальянскими двориками, кондиционерами, встроенными в окна, и видеокамерами наблюдения по периметру.
- Вот только тачка у меня не фонтан, - совершенно неожиданно для себя прогнусавил Никита. - С вашей не сравнить...
- Кой черт!...
Действительно, кой черт! Для такого забронзовевшего в собственном величии деятеля все - "кой черт". Даже его собственный крутой "Лэндровер". Наверняка он меняет эти "лэндроверы", как перчатки.
- Можете встать? Или вам помочь?
- Не нужно. Я сам...
У Никиты вдруг перехватило горло. "Я сам" - было излюбленным выражением Никиты-младшего. С тех самых пор, как он научился завязывать шнурки на ботинках и несложные слова в несложных предложениях. Ничего общего между маленьким мальчиком и стареющим мужиком не было, кроме этого лобастого "Я сам", но... Никита вдруг подумал, что вырасти Никита-младший, он вполне бы мог походить на этого умницу-самца с самоуверенными бесстрашными яйцами. Не на него самого и даже не на Ингу - а вот на этого самца... Случайное сходство, "Рюи блаз" - совсем как в забытом, нежнейшем черно-белом кино с Жаном Марэ в главной роли... Жан Марэ был кумиром Никитиного добропорядочного старопетербургского детства. И Никита впервые посмотрел на случайного знакомого с симпатией.