— Дитя мое! Если вы думаете, что будете теперь танцевать среди ангелов, — это иллюзия, и она очень скоро развеется, — со смехом заметил балетмейстер. — В этом раю идет война, и причины ее — зависть и ревность! Вы очень скоро в этом убедитесь. Но мы отвлеклись. Я хотел поговорить не об этом. Вы по-прежнему уверены, что самое главное в жизни для вас — это танец?
— Да, и сейчас — более, чем когда-либо.
— И вы готовы посвятить себя этому — целиком и полностью?
— О да!
Глядя в ее сияющие глаза, Дуброски внезапно ощутил радостную дрожь — подобную той, какую испытывает художник, нанося первые мазки на чистый холст, уже видя внутренним взором картину, которая должна стать шедевром.
— Теперь выслушайте меня, — проговорил он, чуть наклонясь вперед. — Я внимательно наблюдал за вами и считаю, что вы способны сделать то, что, возможно, недоступно иным. Я проверил многих других, которые считали себя более достойными, но для своего балета остановил свой выбор на вас и хочу надеяться, что не ошибся. Вы хорошо работаете, но мне надо посмотреть, можете ли вы работать еще лучше, чтобы убедиться окончательно, что в вас есть все качества, необходимые для настоящей балерины. Если вы думаете, что уже сложились как балерина, — вы, как говорится, сильно преувеличиваете. Вы должны смириться с мыслью о необходимости подниматься к вершине постепенно, шаг за шагом, не исключая возможности оступиться, и должны неустанно работать, работать, не щадя себя.
— Я все это знаю, — почувствовав новый прилив энергии, ответила девушка, спокойно встретив его фанатично горящий взгляд.
— И вы должны подчинить все — буквально все в своей жизни — вашему Искусству, неустанно совершенствуя его.
— Именно этого я и хочу! — горячо воскликнула Оливия.
— Именно это я и хотел от вас услышать, — удовлетворенно произнес Дуброски. — И теперь хочу сказать вам: если мои надежды на вас оправдаются, в один прекрасный день скажут: Оливия Элейн — это та, которая может сотворить чудо.
Прежде чем Оливия собралась что-либо ответить, дверь комнаты распахнулась, и слуга вкатил тележку с приборами и всем необходимым для чая.
Оливия еще ни разу в своей жизни не встречала столь великолепной и богатой чайной церемонии; казалось, здесь есть все, о чем она когда-либо слышала и чего тщательно старалась избегать, — просто слюнки текли от всех этих взбитых сливок, хрустящего миндаля, шоколадных пирожных и прочего.
— Но вы же ничего не едите! — протестующе воскликнул Дуброски, заметив, как Оливия воздержалась от второго пирожного. Сам он принялся уже за четвертое. Она подумала: каким же образом — если все это не было приготовлено специально для гостьи — ему удается сохранять свою тощую фигуру?
— Я уже выпила невероятное количество этого прекрасного чая, — заметила Оливия, — и съела так много всего, что просто растолстею!
— Видит Бог, — отозвался Дуброски, — а на меня ничего не действует! Кстати, чай для меня — самое главное. Обычно я не обедаю — терпеть не могу есть в спешке — и поздно ужинаю. Серж очень расстроится или решит, что я заболел, если я не оценю его искусство. Не уверен, найдется ли в Европе повар лучше, чем он.
Было совершенно неожиданно и забавно обнаружить в этой грозной личности столь человеческие черты (и, в частности, прожорливость), напоминающие школьника. Но параллельно, отдавая должное трудам Сержа, Дуброски рассказывал о вещах, более интересных для Оливии, — о том времени, когда сам был танцором, и о людях, с которыми встречался, — преимущественно из мира балета.
Оливия зачарованно слушала поток воспоминаний. А когда Дуброски стал рассказывать о различных балетах — о «Лебедином озере», «Жизели», «Спящей красавице» и прочих, которые она никогда не видела, — и сопоставлять трактовки великих балерин со своими собственными теориями — пришла уже в полное восхищение.
Но внезапно Дуброски остановился.
— Теперь я должен с вами попрощаться, — резко произнес он. — Завтра начинаются репетиции. На следующей неделе вы снова танцуете Кошку-принцессу. Не ждите новых ролей; главное — тренировки и еще раз тренировки. Думайте над новыми идеями. Возможно, они окажутся ошибочными — это не важно. Голова должна работать так же хорошо, как ноги.
Он проводил ее в холл и сам открыл дверь, нетерпеливо отмахнувшись от прислуги, бросившейся на помощь. Прощаясь, он задержал ее руку в своей и проговорил:
— До свидания, Оливия. У вас есть талант и ум — постарайтесь как следует их использовать, и мы увидим, что из этого получится.