Он любил ее, он хотел быть с ней больше всего на свете. Но признаться в этом означало совершить непоправимое. Кстати, не он ли сам клятвенно пообещал себе ни в коем случае не лишать ее иллюзии, что доктор — друг, отец-наставник, исповедник, и не более того? Открыть перед ней сердце — значит подорвать ее доверие к нему.
На лице девушки появилось озабоченное выражение.
— Что случилось, Оливия? — спросил Гиффорд, оставив размышления о своих проблемах. — Вас до сих пор что-то тревожит?
— Да, — откровенно призналась она. — Я как-то подзабыла об этом, но… Вы, пожалуй, решите, что я психопатка. Никому другому я бы не призналась… — Она глубоко вздохнула, переводя дыхание, и без всякой связи продолжила: — Не могли бы вы освободить вечер десятого числа?
— Разумеется, если вы этого хотите, — с готовностью ответил Гиффорд. — Десятое — это ведь ваша премьера, не так ли?
— Да. Если я буду знать, что вы в зале, мне… будет легче. Вы даже не представляете, как я боюсь!
— Впереди еще три недели…
— Я знаю. Ох, конечно, я всегда мечтала станцевать Одетту — Одиллию. Вы верно сказали, это действительно вершина! Но Дуброски просто сходит с ума из-за этой постановки; с ним так трудно, что Демоб перед тем несчастным случаем едва не бросила все это дело. А мне еще хуже, потому что он вбил себе в голову, будто я могу показать то, чего другие не могут.
— Это должно вас подбадривать, не так ли?
— Нет, это меня просто пугает. Не могу понять, что со мной происходит, но у меня страшное предчувствие, что должно случиться что-то нехорошее. И не спрашивайте — почему.
— Послушайте, — твердо проговорил Гиффорд. — Вы сейчас — просто комок нервов. Может, мне поговорить с Дуброски и попросить его не нагружать вас так?
— О нет, не надо! Все-таки уже конец сезона, и у меня будет время прийти в себя и отдохнуть перед американским турне.
— Вы собираетесь принять в нем участие?
Оливия молча кивнула, подумав, что, если она скажет о своем нежелании туда ехать, доктор окончательно сочтет ее сумасшедшей.
Гиффорд едва удержался, чтобы не высказать вслух переполняющие его чувства.
«Выбрось все это из головы! Позволь мне оберегать тебя от всех угроз и страхов, дорогая! Я люблю тебя! Я хочу быть с тобой!»
Но вместо этого резко произнес:
— Вам необходим отдых. Пожалуй, пора вас отправить домой. Простите, что не смогу вас проводить, — мне еще надо разобраться с кучей дел.
— А я тут прохлаждаюсь и задерживаю вас! — воскликнула Оливия и встала, потянувшись за своей вечерней накидкой, висящей на спинке стула.
Официанта поблизости не оказалось, и Гиффорд сам взял шаль, чтобы поухаживать за дамой. Чтобы ему было удобнее, Оливия повернулась спиной. Ее головка оказалась как раз на уровне груди доктора; безотчетно его руки задержались на плечах девушки чуть дольше, чем было необходимо.
Вся нежность его тоскующего сердца выразилась в этом жесте.
Оливия с улыбкой обернулась к нему. В этот момент подошел официант. Гиффорд подписал чек и расплатился, после чего они покинули ресторан.
Этот мимолетный эпизод не укрылся от пристального внимания Дуброски. «Ах так! — воскликнул он про себя. — Нет, этому надо положить конец!»
Улыбающийся Жюль приблизился к его столу. Заметив почти нетронутую тарелку балетмейстера, он замер. Улыбка сползла с его лица.
— Что-нибудь не так? Мсье не нравится еда?
Очнувшись, «Иван Грозный» с кривой улыбкой уверил официанта, что все в порядке.
— Ваша кухня, как всегда, великолепна, — проговорил он. — По сравнению с Парижем она ничуть не изменилась. Я просто задумался.
— Вы уверены, что не хотите…
— Нет-нет, — прервал его Дуброски.
Жюль собрался было откланяться, но Иван задержал его:
— Минуточку! Только что я видел, как от вас ушла мисс Элейн. — Постаравшись сохранить небрежный тон, он продолжил: — Я не успел с ней поздороваться. Она часто у вас бывает?
— А, эта очаровательная мисс Элейн! Я имел удовольствие наслаждаться ее танцем в вашем превосходном новом балете. Да, она регулярно у нас бывает, — Жюль понизил голос, — с одним и тем же кавалером. У них роман, да?
— Сомневаюсь. — Иван справился со своим голосом, но не с чувствами. — У мисс Элейн есть дела поважнее, чем крутить романы. Она без пяти минут великая балерина.
— Тогда понятно. Это, конечно, меняет дело. — Чувствуя, что совершил какой-то промах, Жюль еще раз торопливо поклонился и поспешил удалиться, улыбаясь про себя. Мсье Дуброски, конечно, большой мастер в своем деле, но он, Жюль, тоже не промах в том, что касается человеческой натуры. Если очаровательную молодую женщину постоянно видят в компании одного и того же мужчины, да еще такого привлекательного и известного, — что ж, мсье Дуброски, оказывается, очень наивный человек!