Конистан взглянул на протянутую ему руку, бережно взял ее и с глубоким поклоном коснулся губами скрюченных пальцев. Сэр Джайлз, встав за спинкой кресла леди Пенрит, одобрительно пробормотал: «Отлично!»
— Вы со мною флиртуете, милорд? — спросила леди Пенрит с легким смешком.
Эммелайн была поражена по-девичьи звонким голосом матери и взглянула на нее так, словно видела впервые. Ей трудно было представить свою мать юной девушкой, которая когда-то обменивалась любезностями с галантными молодыми щеголями.
Конистан улыбнулся в ответ.
— Разумеется, нет! — живо возразил он. — Как бы я посмел, когда ваш ревнивый супруг — взгляните, он прямо-таки пронзает меня взглядом! — готов вот-вот вышвырнуть меня вон!
Леди Пенрит засмеялась и сказала, обращаясь к мужу через плечо:
— Вы слышите, сэр Джайлз, как мило он ведет разговор? Прошу вас отныне уделять мне больше внимания, а не то я сбегу из дома с этим человеком!
Она вновь обратилась к виконту:
— Прошу вас, возьмите стул и устраивайтесь поудобнее.
Конистан осторожно опустил ее руку на подлокотник кресла и, подвинув стул поближе, уселся рядом с нею.
Эммелайн испытала непонятное удовлетворение от его разговора с матерью. Конистан, безусловно, предстал перед нею в выгодном свете, к тому же необыкновенно приятно было услышать, как мамочка смеется. Чутко уловив, что леди Пенрит желает без помех насладиться беседой с виконтом, Эммелайн взяла на себя хлопоты по разливанию чая, но при этом старалась двигаться как можно тише, чтобы не пропустить ни слова.
— Я была очень привязана к вашей матери, виконт, — начала леди Пенрит. — Мы с нею вместе были представлены ко двору, впрочем, это было много, очень много лет назад. Она была очаровательна, всегда весела, и мне так жаль, что поместья наших мужей находятся в противоположных концах королевства! Ведь замок Броудоукс расположен в Гемпшире, не так ли? — Когда Конистан кивнул, она продолжала:
— Мне так жаль, что ее больше нет с нами, хотя это произошло уже больше двадцати лет назад.
— Почти двадцать пять лет назад, миледи.
Эммелайн вскинула голову и бросила удивленный взгляд на Конистана. Его слова прозвучали слишком резко и сухо, причем эта интонация не укрылась и от леди Пенрит. Она заговорила сочувственным тоном:
— Порой наши утраты настолько тяжелы, что даже время не может смягчить их горечь, не правда ли? Я потеряла малолетнего сына почти тридцать лет назад, а мне иногда кажется, что это было вчера.
— Совершенно с вами согласен, — тихо ответил он. — Сколько бы мы ни старались это забыть, горечь утрат всегда с нами. Мне очень жаль слышать о вашем сыне.
Леди Пенрит взглянула на Эммелайн. — Зато у меня есть дочь, и я век буду благодарить за нее Бога. Простите, если я покажусь вам сентиментальной, милорд. В моем положении приходится считать дни и ценить каждый из них чуть больше, чем это обычно принято. Но лучше расскажите мне, как поживает нынешняя леди Конистан и ваши подопечные. Сколько их? Похоже, я сбилась со счета после того, как на свет появилась… Летти, кажется?
Конистан откинулся на спинку стула, заслышав этот вопрос, и между глотками чая принялся перечислять трех своих сводных братьев и четырех сестер, давая им краткие характеристики. Описывая их достижения, он часто улыбался и даже засмеялся по меньшей мере дважды, рассказывая о шалостях мальчиков.
Эммелайн еще ни разу не приходилось слышать, как Конистан говорит о своей семье. Никогда раньше ей не доводилось видеть, как надменность его черт смягчается, уступая место нежности. Забирая у него опустевшую чашку, чтобы вновь наполнить ее, девушка даже подарила виконту теплую одобрительную улыбку. Он долго удерживал ее взгляд, выражение его глаз было добродушно-насмешливым. Глядя на него, Эммелайн почувствовала, как ее охватывает слабость. Здесь, в обществе ее матери, он был совсем не похож на того Конистана, которого она знала в Лондоне. Когда наконец он вновь ненадолго перевел взгляд на леди Пенрит, Эммелайн пришло в голову, что если бы ей суждено было впервые познакомиться с Конистаном в этот день, она влюбилась бы в него без памяти! Слава Богу, она куда лучше знает его с другой стороны, а не то ее сердце было бы в настоящей опасности.
Поставив перед Конистаном полную чашку чаю, Эммелайн присоединилась к отцу в дальнем углу комнаты, заставленном застекленными книжными полками. Пока его милость беседовал с ее матерью, она уселась на обитом синим бархатом диване и рассеянно выглянула в окно. Вид за окном — озеро и утесы, круто вздымающиеся к ослепительно синему небу, — неизменно вызывал у нее в душе сильнейшее волнение. Красные бархатные гардины, обрамлявшие три высоких окна, были подняты, и прозрачные стекла, не заслоненные материей, позволяли обитателям Дома любоваться прекрасным видом в любое время года.
Стены гостиной были увешаны старинными гобеленами и огромными лесными пейзажами, написанными несколько столетий назад. Такая обстановка придавала комнате поистине импозантный вид, — то, чего невозможно было добиться при помощи обычных китайских безделушек или так называемых «простых и строгих линий» в модном греческом стиле.
Эммелайн подтянула к себе свою рабочую шкатулку и принялась вышивать тамбуром кусок материи, который намеревалась пустить на отделку новой наволочки. Еще шесть лет назад, во время первого турнира, она поставила себе цель: все наволочки в доме должны быть украшены ее собственной вышивкой. Работа доставляла ей подлинную радость.
Сэр Джайлз присел рядом с нею и взялся за чтение последнего романа, написанного автором «Уэверли»[10], время от времени прикладываясь к большой табакерке, стоявшей возле него на столе.
— Как я рад, — сказал он чуть позже, оторвавшись от книги и бросив взгляд на жену, поглощенную разговором с Конистаном, — видеть ее такой оживленной!
— Похоже, виконт пришелся мамочке по душе, — негромко согласилась Эммелайн.
Ее вышивальный крючок мерно сновал вверх-вниз в ловких, натренированных годами работы пальцах. Хорошо, что отец всего лишь кивнул в знак согласия и вновь погрузился в чтение, так как ей не хотелось бы упустить ни слова из разговора виконта с ее матерью.
«Возможно, таким образом, — думала Эммелайн, — я лучше сумею узнать ход его мыслей и пойму, что мне предпринять, чтобы держать его подальше от Дункана».
И хотя в эту минуту у нее в душе громко звучал голос совести, подсказывая, что Грэйс и Дункан тут совершенно ни при чем, что сейчас и она о них вовсе не думает, Эммелайн не захотела с ним согласиться. Наоборот, прислушиваясь к каждому слову, которым обменивались ее мать о и Конистан, она твердила себе, что делает это исключительно ради Грэйс.
— Стало быть, моя дочь убедила вас принять участие в наших летних увеселениях, — говорила леди Пенрит. — Смею вас предупредить, что не стоит стремиться к победе ни в одном из состязаний, если только у вас нет твердого намерения связать себя узами брака!
— Вы, разумеется, намекаете на то, — отвечал Конистан, — что, по странному совпадению, на протяжении последних шести лет Рыцарь-Победитель неизменно предлагал руку и сердце Королеве Турнира?
— Именно это я и имела в виду. И поскольку сэр Джайлз уже сообщил мне, что вы — спортсмен, настоящий чемпион среди любителей, так, кажется, он выразился, предупреждаю, что и вы можете пасть жертвой традиции!
Он небрежно отмахнулся от опасности.
— Если победа достанется мне, я надеюсь создать новый прецедент и оставить Королеву с носом.
Эммелайн так и замерла со своим рукоделием. Ее ничуть не удивило, что он бросил взгляд в ее сторону и даже слегка наклонил голову, но она почувствовала себя задетой этим вызывающим поклоном и кивнула в ответ: пусть знает, черт бы его побрал, что вызов принят!
Хозяйка дома осторожно взяла свою чашку обеими руками и медленно поднесла ее губам. Отхлебнув глоток чаю, она сказала:
— Мне остается лишь заметить, что в таком случае вы разобьете по крайней мере одно сердце. Я убеждена, что эти турниры овеяны магией. Королева всегда до безумия влюбляется в Победителя. — Леди Пенрит выпрямилась и наклонилась вперед в своем кресле, таинственно понизив голос:
Note10
Роман «Уэверли», изданный в 1814 г, принадлежит перу Вальтера Скотта. Сэр Джайлз, очевидно, читает его роман «Роб Рой», впервые опубликованный в 1818 г