В доме было не меньше двадцати спален, и в каждой из них Эммелайн приготовила постели для одного, а иногда для двоих гостей. Самых глупых девиц она всегда размещала по двое, а порой даже по трое, если таково было их желание. В других комнатах, предназначенных для пожилых дам, сопровождавших молодых особ в путешествии, или для особо важных гостей, вроде Конистана, была, разумеется, предусмотрена только одна постель. Все приезжие слуги размещались на чердаке; впрочем, Эммелайн неизменно просила приглашенных не привозить с собой всю свою дворню, чтобы не создавать тесноты в помещениях для прислуги. Поскольку она всегда могла рассчитывать на помощь со стороны многодетных семейств из селения, ей почти никогда не приходилось выслушивать жалобы на недостатки обслуживания.
Заглядывая в каждую комнату, Эммелайн обращала внимание на несколько вещей: чтобы в камине была заготовлена горка угля для тех, кто привык к более теплой летней погоде, чтобы в каждой комнате витал нежный аромат ее сада, чтобы на каждом ночном столике в большом количестве лежали книги и стояли свечи, чтобы в вазе всегда были свежесрезанные цветы и, наконец, чтобы в каждой комнате, скрытые за расписной, позолоченной или расшитой гарусом ширмой, находились кувшин с водой и вышитое полотенце.
Глубокое удовлетворение овладело душой девушки. Все было готово, за исключением последних незначительных деталей, и прежде, чем земля успеет совершить еще один полный оборот вокруг солнца, весь дом по самую крышу наполнится веселой суетой. Она знала, что возникнет множество ссор по пустякам, перепалок, споров из-за чьих-то расстроенных планов. Но все это было для Эммелайн частью волшебства. Ведь так чудесно не знать заранее, что может произойти в следующую минуту!
Повариха наняла целую дюжину приходящих помощниц, чтобы готовить пищу начиная с завтрака и до самого позднего вечера для тех, кому хватит сил засидеться за полночь. Уже сейчас до второго этажа доносился из кухни аромат свежеиспеченных ячменных лепешек, бисквитов и булочек.
Для каждого из гостей Эммелайн заготовила своего рода путеводитель на каждый день; местная учительница с ассистенткой переписали их каллиграфическим почерком. На конюшне, как она уже имела случай убедиться, было припасено вдоволь сена, погреба ломились от тонких вин, коньяков, шерри и миндального ликера, предназначенного для слабонервных. Все это сэр Джайлз закупил для турнира еще во время лондонского сезона.
И теперь Эммелайн оставалось жаловаться лишь на время, ползущее с черепашьей скоростью.
Переодеваясь к обеду, она в сотый раз взглянула на часы, и ей показалось, что минутная стрелка отстала на полциферблата. С тяжким вздохом Эммелайн уронила голову на грудь, погубив при этом по крайней мере три из множества локонов, которые горничная терпеливо укладывала у нее на макушке.
— Когда же кончится этот день! — с досадой воскликнула молодая хозяйка.
— Скоро только кошки родятся, да и то слепые! — бойко парировала горничная.
Эммелайн улыбнулась и попросила служанку простить ее за то, что ей не сидится на месте.
Ее горничная, молоденькая курносенькая девушка из местных, ответила:
— Вот уж не знаю, чего вы жалуетесь да часы считаете, мисс, когда за ужином напротив вас будет сидеть сам милорд Конистан! Такой красавец — глаз не отвести!
Эммелайн поморщилась. Она как будто совершенно позабыла о его милости.
— Может, он и хорош собой, Маргарет, но для меня это ничего не значит. У него вместо сердца камень, порой он бывает очень жесток.
Но тут ей вспомнилось, как удивительно добр он был к ее матери, и она еще больше нахмурилась. Поведение Конистана за чаем действительно отчасти оправдало его в ее глазах (этого Эммелайн не могла не признать), но не настолько, чтобы у нее возникло какое-то особое желание видеть напротив себя за обедом его смазливую физиономию.
Полчаса спустя, сидя за столом, Эммелайн вновь подивилась тому, насколько сильно увлечены гостем ее отец и мать. Все втроем они непринужденно вели беседу, без труда находя темы для разговора, словно были друзьями детства! Лорд Конистан был любезен и внимателен со всеми, но особенно и подчеркнуто предупредителен к леди Пенрит. Можно было подумать, он и впрямь в нее влюблен! Когда все встали из-за стола, виконт попросил разрешения лично проводить ее в гостиную, но сперва деликатно осведомился, в состоянии ли она выдержать его общество в течение еще одного часа.
— Я вас, наверное, до смерти утомил своей болтовней, особенно во время второго блюда!
— Вовсе нет! — тотчас же отозвалась мать Эммелайн, пока он осторожно катил инвалидное кресло в направлении парадной гостиной.
Хотя обычно джентльмены оставались в столовой выпить портвейна, пока дамы удалялись в гостиную, на этот раз сэр Джайлз одобрил изменения, внесенные Конистаном в общепринятый распорядок, и велел Блайндерзу подать портвейн в гостиную, напомнив, чтобы по дороге тот захватил из его спальни его любимую табакерку.
Нельзя сказать, что Эммелайн обрадовал тот очевидный факт, что ее родители так быстро нашли общий язык с Конистаном, но ничего поделать она не могла. Приходилось терпеть и удивляться, наблюдая, как виконт — почти по-родственному! — ухаживает за ее матерью.
Пока он бережно расправлял на плечах леди Пенрит складки кашемировой шали померанце-вого цвета, Эммелайн внезапно ощутила приступ острой боли в запястье. Она несколько раз осторожно сжала и разжала пальцы. На душе у нее стало совсем скверно. Кто будет возить ее в инвалидном кресле, когда болезнь согнет ее и лишит возможности двигаться?!
Эта мысль, пришедшая совершенно неожиданно, наполнила ее сердце такой болью, что на мгновенье ей показалось, будто она вот-вот лишится чувств. Взяв ее под руку, чтобы проводить в гостиную, сэр Джайлз пожелал узнать, в и чем дело.
— Ты побелела, как мел, девочка моя! — воскликнул он. — Надеюсь, ты не заболела? Может, омары в тесте были нехороши?
Встревоженная тем, как быстро отец заметил перемену в ее настроении, Эммелайн покачала головой и ответила, что она просто слишком взволнована и что скоро все пройдет. И хотя сэр Джайлз был обеспокоен здоровьем дочери, он не подал виду, а лишь похлопал ее по руке и посоветовал хлебнуть пару глоточков коньяку для бодрости.
Оказавшись в гостиной, Эммелайн подошла к открытому окну с маленькой рюмочкой коньяку в руке и всей грудью вдохнула обвевавший щеки легкий ветерок. Казалось, он проник ей в самое сердце, пока она потягивала янтарную жидкость, и успокоил душу. Она с досадой отметила, что в последнее время, стоило ей хоть на минуту задуматься о собственном будущем, как на нее тут же нападала хандра.
Слава Богу, ей хоть не пришлось беседовать с Конистаном: об этом позаботилась ее мать, целиком завладевшая его вниманием. Пока они были поглощены разговором о плачевном состоянии лондонской Риджент-стрит и о том, настанет ли когда-нибудь конец ведущимся на ней ремонтным работам, Эммелайн тихонько перешла к фортепьяно, чтобы сыграть для отца несколько пьес по его выбору.
Однако, дойдя до конца второй части сонаты Гайдна, она вдруг вскочила на ноги.
— Боже милостивый! — воскликнула девушка, хватаясь за голову. — Я поместила Бранта Девока в одну комнату с Варденом Соуэрби! Они затеют кулачный бой и навесят друг другу «фонарей», даже не успев поздороваться! Как я могла так сглупить?
— Эммелайн! — сурово одернула ее леди Пенрит. — Что за чудовищные выражения? Я просто в ужасе!
Эммелайн зажала себе рот ладонью, слишком поздно спохватившись, что не следовало произносить в присутствии матери слова, подслушанные в разговоре с невоздержанным на язык Гарви Торнуэйтом. Она сделала реверанс, извинилась перед родителями и торопливо направилась к дверям.
Но леди Пенрит вновь окликнула ее, и ей пришлось остановиться, чувствуя себя ребенком, которого наказывают дважды за один и тот же проступок.