Виконт подобострастно поклонился ей.
— Прошу прощения, мисс Пенрит. В будущем постараюсь исправиться.
Решив, что настал момент отвлечь его внимание толикой лести, она улыбнулась и заметила:
— Прошу вас, зовите меня просто Эммелайн. Все мои друзья меня так зовут, потому что я не люблю формальностей и предпочитаю как можно скорее…
— Я давно уже это понял.
Эммелайн прищурилась и, взяв Конистана под локоть, легонько шлепнула его по руке.
— Прошу вас, перестаньте мне досаждать. — Затем она вернулась к своему первоначальному предложению. — Я все-таки хочу, чтобы вы называли меня просто по имени. Все остальные гости так и будут поступать, и если вы не последуете их примеру, это покажется странным!
— Эм-ме-лайн! — произнес он по слогам. — В этом слышится что-то кошачье. Какое-то мурлыканье, не правда ли?
— Кто-нибудь из женщин уже говорил вам когда-нибудь, лорд Конистан, что ужаснее вас нет мужчины во всем Соединенном Королевстве?
С этими словами она повела его к дверям.
— Всего с полдюжины, не больше. Это далеко не рекорд.
Эммелайн прыснула со смеху.
— Но это возвращает нас к разговору о вашем скандальном появлении в утренней столовой. Не могу понять, почему вы до сих пор не отправились спать? Неужели мой отец в пух и прах разделал вас на бильярде, и вы уползли сюда, чтобы зализывать раны?
— О, нет. Я уползаю только от ваших коготков, Эм-ме-лайн.
Он опять произнес ее имя врастяжку, словно смакуя его на языке, и ей ничего другого не осталось, как еще раз шлепнуть его по руке, пока она провожала его через двери столовой в холл.
— Да, кстати, — проговорил Конистан голосом дьявола-искусителя, — мне действительно поручено кое-что вам передать, но, боюсь, что, сделав это, я взваливаю на ваши плечи непосильное бремя.
Эммелайн тотчас же насторожилась. Ее ресницы затрепетали, но она не произнесла ни слова.
— Ваш отец, — продолжал виконт, — хочет, чтобы вы проводили меня до дверей моей спальни. Я просил его поручить это дело Блайндерзу, однако он настоял, чтобы это сделали именно вы. Не могу понять, почему.
У Эммелайн от удивления открылся рот.
— Что? — воскликнула она. — Но это же совершенно неприлично! Не может быть, чтобы он так сказал, вы, должно быть, ошиблись! Мне кажется, он скорее сам проводил бы вас до дверей ваших апартаментов, прежде чем возложить такую обязанность на свою дочь или на любую другую из молодых особ, находящихся в этом доме!
Конистан откашлялся и крепче сжал ее руку.
— Боюсь, вы кое о чем забываете.
— А по-моему, я все прекрасно помню, — растерянно возразила Эммелайн. — В самом деле, я, может быть, и не цепляюсь за слишком строгое соблюдение светского протокола, но тем не менее руководствуюсь чувством приличия…
— Нет-нет! — запротестовал виконт. — Вы неверно истолковали мои слова. Просто ваш отец опасается, что самостоятельно мне не найти дороги к сараю. Надеюсь, вы не забыли, что определили меня на постой именно туда? Сэр Джайлз заметил, что охотно проводил бы меня сам, но ему в его возрасте следует беречь здоровье, а в столь поздний час ничего не стоит подхватить простуду. А любой насморк, как он объяснил мне, вызывает у него разлитие желчи, лечение которого требует поглощения мадеры в огромных количествах. Но об этом даже подумать страшно, потому что мадера вредна для его подагры, и можно запросто свалиться с приступом! Еще он добавил, что и Блайндерз подвержен тому же недугу, а значит, делать нечего, придется вам проводить меня в сарай!
К этому часу у Эммелайн совершенно вылетела из головы дурацкая затея с сараем. Ее первым побуждением было тотчас же сказать Конистану, что все это вздор, и пусть Блайндерз проводит его в его спальню (дверь в дверь со спальней Соуэрби, разумеется!). Однако тот же бесенок, что весь день толкал ее на сомнительные проделки, вновь подал голос.
— Да, разумеется, милорд, — чинно ответила она. — Раз таково желание моего отца, я, как послушная дочь, должна повиноваться.
С этими словами она вновь сладко улыбнулась виконту, ее сердце пело в ожидании предстоящего веселья. Подумать только, как вытянется его лицо, когда она покажет ему соломенный тюфяк, кувшин воды и зеркало! Ради этого стоило прогуляться по росистой траве в легких туфельках!
— Вы, должно быть, смертельно устали, милорд, — проворковала Эммелайн. — Идемте! Я сейчас же провожу вас в вашу спальню.
— Признаюсь, я действительно готов отправиться на боковую. Вы очень добры.
О, как ликовало сердце Эммелайн!
12
Понадобилось несколько минут, чтобы захватить теплую шаль для Эммелайн. Кроме того, для соблюдения приличий она призвала на помощь горничную и лакея с двумя фонарями, чтобы освещать им путь к конюшне.
Озерный бриз зашелестел листвой вишневых деревьев, вдали заухал филин, на небе высыпали мириады звезд, своим кротким сиянием разогнавших мрак в долине даже в отсутствие луны.
Конистан остановил своих провожатых на полпути к цели и послал лакея и горничную вперед с приказом ожидать свою хозяйку возле конюшни.
— Хочу полюбоваться чудесным ночным небом, — объяснил он Эммелайн. — А эти фонари мне только мешают!
— Нет, Конистан! — прошептала Эммелайн. — Это же просто скандал! Чего вы пытаетесь добиться? Хотите, чтобы слуги начали перемывать нам кости? Что скажет мой отец?
Виконт только отмахнулся от ее тревог. Эммелайн была потрясена до глубины души, когда и горничная и лакей поспешили вперед по тропинке. Фонари раскачивались от быстрой ходьбы, их свет плясал на травянистой дорожке, словно они были прикреплены на корме лодки, попавшей в шторм на море. Что нашло на ее слуг, недоумевала Эммелайн, с какой стати они так проворно повинуются человеку, которого видят впервые? Ей вспомнилось, с каким восторгом описывала Конистана ее горничная, и у нее зародилось подозрение, что не только ее родители надеются на этот брак, но и вообще все домашние. При мысли о том, что приезд виконта породил столько ожиданий, ей стало не по себе.
Когда лакей и горничная отошли на значительное расстояние, Конистан сказал:
— Хоть мы с вами и на ножах, но хочу, чтобы вы кое-что узнали прежде, чем мы завтра скрестим клинки. На меня произвело неизгладимое впечатление все, что вы сделали для подготовки турнира, и я восхищен тем, как вы ухаживаете за своим садом. Кроме того, я совершенно очарован вашими родителями. Я вдруг понял, что за несколько часов, проведенных в их обществе, получил больше удовольствия, чем за последние несколько месяцев. И мне остается лишь пожелать, чтобы вы не смотрели на меня как на никчемного шалопая! Моя гордость, представьте себе, страдает от ваших постоянных упреков. И все же не могу не выразить искреннее восхищение вашими способностями и вашей семьей. Вам можно позавидовать.
Тут Эммелайн опять лишилась дара речи.
С тех пор, как этот господин появился в Фэйрфеллз, она не знала ни минуты покоя. Она была готова к обидным замечаниям, к высокомерному и вызывающему поведению, даже к колкостям, но только не к любезности и доброте.
— Вы сказали, что восхищаетесь мною, милорд? — уточнила она с кокетливым смешком, не в силах поверить, что это она, Эммелайн Пенрит, стоит на дорожке в поздний час в обществе самого неприятного из всех своих знакомых и выслушивает от него комплименты.
— Вам не следовало этого делать!
— Чего именно? — спросила Эммелайн, приходя в замешательство, потому что Конистан шагнул вперед и схватил ее за локоть, сжав его, словно тисками.
— Сэр! — воскликнула она, пораженная такой фамильярностью. — Что все это значит? Что вы себе позволяете?
Он не ответил ни на один из ее вопросов.
— Знаете, у вас есть одно совершенно неотразимое свойство: ваш голос звучит напевно. Я не перестаю восхищаться им с той самой минуты, как впервые появился здесь. Мне, конечно, следовало обратить на это внимание еще в Лондоне, но — увы! — всякий раз, когда мне случалось находиться в вашем обществе, вы напускали на себя неприступный вид. Стоило мне только взглянуть на вас, и в каждом вашем слове, обращенном ко мне, неизменно звучали ехидные нотки.