— Что это значит? — возмущенно спросила Эммелайн, когда Коннистан повернулся к ней с лукавой улыбкой.
— Вы же сказали, что высоко цените непосредственное поведение. Так вот, я только что ощутил самое непосредственное желание насладиться запретным разговором наедине с вами и вот мы здесь!
— Вы прекрасно знаете, что я не это имела в виду.
Чинно сложив руки на груди, Эммелайн заявила, что подобного рода игры ей совершенно не по вкусу, и что она была о нем лучшего мнения, а затем поинтересовалась, почему человек таких выдающихся умственных способностей, как виконт Конистан, оказался не в состоянии придумать нечто более остроумное, чем самым скандальным образом затолкать молодую леди в пустую комнату?
— Вы уже столько раз меня разочаровывали, — заметила она с хитрецой. — Так дальше не пойдет! Если вы сейчас же не измените свое поведение в лучшую сторону, мне придется отречься даже от дружбы с вами!
Он стоял, крепко зажав в руке ее записки, и ей показалось, что вид у него какой-то нерешительный, пожалуй, даже смущенный. Он не подошел к ней, как можно было ожидать, но продолжал стоять неподвижно в нескольких футах от нее, не сводя глаз с ее лица, словно пытаясь проникнуть в ее мысли.
— В чем дело? — спросила она наконец, видя, что Конистан продолжает хранить молчание.
— Разве мисс Керкбрайд и мисс Уэстлин не пожелали принять участие в создании вашего покрывала?
Эммелайн нахмурилась, не понимая, куда он клонит.
— К вашему сведению, ни одна из упомянутых вами дам не проявила ни малейшего интереса к рукоделию. Однако я пригласила их в Фэйрфеллз, безусловно, не для того, чтобы уморить со скуки, и поэтому предложила им другие занятия.
— Понятно, — протянул Конистан, скептически покачивая головой. — Значит, желая избавить этих молодых особ от необходимости мучиться с шитьем, вы их заставили разучивать гаммы?
Эта мысль, по всей видимости, показалась виконту забавной.
Эммелайн улыбнулась в ответ.
— Обе они, да будет вам известно, прекрасные музыкантши, обожающие свои инструменты. Видели бы вы, с каким восторгом ухватились они за возможность продемонстрировать нам свои таланты на фортепьяно и арфе. Можете мне поверить! Впрочем, если вы сомневаетесь в правдивости моих слов, прошу вас, пойдите и убедитесь сами, довольны они или нет. В настоящий момент, уверяю вас, они с увлечением разучивают дуэты.
— Эммелайн… — начал было Конистан, но голос изменил ему. С досадой хлопнув себя по ноге кипой бумаг, он покачал головой, словно был не в силах справиться с какими-то невидимыми, но могучими и противоречивыми устремлениями, раздиравшими ему грудь в борьбе за превосходство. — Лучше бы вы кокетничали со мною откровенно, а не щелкали меня по носу своим поразительным умением все устраивать и улаживать ко всеобщему удовлетворению. Вы это прекрасно знаете. Не можете не знать! Вы должны понять, что с каждым днем я восхищаюсь вами все больше и больше!
Какое загадочное замечание!
— Не понимаю, о чем вы. К тому же я ведь уже говорила, что вам следует проявлять больше ума и изобретательности в своих ухаживаньях, если вы действительно хотите заставить меня изменить свое отношение к вам. А в последнее время, должна заметить, ваши речи стали чудовищно путаными и непонятными. Например, какое отношение имеют Мэри и Элайза к моему поразительному умению все устраивать и улаживать?
— Боюсь, что самое непосредственное!
В три шага Конистан пересек разделявшее их пространство, грубо обхватил ее, притянул к себе и впился ей в губы самозабвенным поцелуем. Эммелайн хотела вырваться, но не сумела. Дыхание замерло у нее в груди, колени подогнулись. Она не могла даже вообразить, какая сила толкнула его на подобное поведение, но ей показалось, что эта сила застигла врасплох даже его самого? Еще минуту назад он явно не собирался ее целовать. Теперь же ее губы были смяты и взяты в сладостный плен. Он так крепко прижал ее к себе, что под его натиском ее тело, подобно мягкому воску, запечатлело все изгибы его собственного, сильного и мускулистого тела. Как он дерзок! И как дурно с ее стороны позволять ему эту милую вольность! Необъяснимым образом руки Эммелайн обвились вокруг его шеи. «Неужели это и есть любовь?» — спросила она себя с ужасом и любопытством. Не может этого быть, ведь Конистан ей глубоко противен! Почему же тогда она с такой готовностью отвечает на его поцелуи?
Через минуту, когда к ней по крупицам начал возвращаться здравый смысл, Эммелайн принялась потихоньку отталкивать его. В горле у нее стоял ком, мысли путались. Она отодвинулась от него, не отрывая взгляда от пола, не смея поднять на него глаза. Только не сейчас.
Отвернувшись от Конистана, девушка подошла к одной из застекленных снизу доверху балконных дверей, выходивших в парк, и с удивлением обнаружила, что стекло испещрено каплями внезапно начавшегося дождя. Очень скоро господа должны были вернуться с тренировки. И в самом деле, судя по часам, пора уже было переодеваться к чаю.
— Эммелайн, — тихо произнес Конистан.
Он подошел к ней, и она почувствовала его и руки у себя на плечах. Какое дивное ощущение, когда мужчина тебя обнимает! Но она так и не повернулась к нему лицом. Это было не в ее силах! Эммелайн знала: стоит ей обернуться, и она о не сможет устоять и снова упадет в его объятия.
— Это не должно повториться, — прошептала она. — Я не могу вам позволить целовать меня, милорд.
Растерянная, перепуганная, Эммелайн чувствовала, как отчаянно вырывается ее сердце из крепостных бастионов, воздвигнутых ею много лет назад как раз для того, чтобы не давать воли самым заветным своим мечтам. Сокровенное желание, вздымаясь волнами, теснило ей грудь, грозя размыть преграды, разрушить все ее благоразумные планы на будущее. Слеза покатилась у нее по щеке, за нею другая. Эммелайн судорожно ухватилась рукой за красную бархатную штору.
— Я думаю, вы правы, — прошептала она. — Мне бы следовало глупейшим образом кокетничать с вами, не так ли? Неужели я ввела вас в заблуждение? Если да, то поверьте, в этом не было злого умысла.
Конистан сжимал ее плечи, чувствуя, что сгорает от желания. Он и сам не смог бы объяснить, что за буря страстей разыгралась у него в груди. Никогда прежде ему не случалось так терять голову из-за женщины. Ее волосы были гладко стянуты и уложены тяжелым узлом на затылке, но один непокорный локон, выбившийся из прически, ниспадал ей на шею, дразня и маня его губы. Ничего на свете ему не хотелось так сильно, как проложить дорожку поцелуев вдоль этого локона. Не в силах удержаться, он наклонился вперед…
Удивленная его молчанием, Эммелайн вдруг почувствовала у себя на шее его дыхание, а потом и его губы.
— Нет! Нет! — Насмерть перепуганная внезапно пробудившимся в душе желанием, она резко обернулась, вытянув вперед руки, словно в попытке отгородиться от него.
Но его нескрываемая страсть странным образом подействовала и на нее, и она ощутила неодолимое стремление вновь очутиться в его объятиях. Но это было бы чистейшим безумием! Что же происходит с ними обоими?
Звуки мужских голосов, перекликавшихся, пока их обладатели торопливо пересекали парк, стремясь поскорее укрыться от хлынувшего ливнем дождя, разрушили очарование, царившее в утренней столовой. Конистан отпрянул от Эммелайн, бормоча извинения, но попросил ее задержаться еще на минуту.
Девушка с облегчением перевела дух, чувствуя, что грудь все еще болит от нестерпимого напряжения. Ей даже пришлось ухватиться за край полированного комода красного дерева, чтобы устоять на ногах, тяжело дыша и моля Бога избавить ее от мучительных и противоречивых чувств.
— Я не хотел пугать вас, Эммелайн, — начал он тихим, неуверенным, почти запинающимся голосом. — По правде говоря, я пришел по делу.
Он говорил, не поднимая на нее глаз и перебирая листки с ее инструкциями, пока не нашел загадочную запись о субботних «скачках».
— Это должен быть сюрприз, — объяснила Эммелайн, причем ее голос прозвучал удивительно спокойно в ее собственных ушах. — В этих «скачках» лошади вовсе не нужны, понадобятся только дамские седла на колесиках, которые будут скользить по рельсам, укрепленным на столбах в дальнем конце парка. Джентльмены будут как бы катать своих дам.