Наконец Конистан отпустил ее со словами:
— Хотя, как мне кажется, я понимаю и могу даже разделить вашу тревогу, хочу, чтобы вы знали: я так легко не сдамся.
Потом он приподнял ей подбородок и запечатлел на ее губах прощальный поцелуй, попросив напоследок, чтобы она дала ему свой платок для конного поединка. Эммелайн была немного удивлена тем, что Конистан не сделал попытки вступить в спор, но охотно согласилась отдать ему платок на счастье.
Однако когда она вновь попыталась заверить его, что им суждено навсегда остаться друзьями, Конистан заставил ее замолчать решительным «Никогда!» и, увидев, как она ошеломлена, почел за благо удалиться.
Эммелайн дала ему уйти и вздохнула с облегчением, радуясь, что разговор не вышел еще более мучительным. Ей почему-то казалось, что Конистан будет долго и основательно оспаривать ее решение, и теперь она ощутила даже легкую досаду оттого, что он не стал этого делать, но тотчас же в сердцах обругала себя глупой гусыней и решительно направилась к себе в спальню. Там, торопливо раздевшись, она нырнула под одеяло и попыталась успокоиться, перебирая в уме всех знакомых женщин на предмет выбора достойной подруги жизни для Конистана.
Увы, это занятие не только не принесло ей утешения, но даже наоборот, сама мысль о том, что некая другая дама будет носить его имя и рожать ему детей, вызвала у нее приступ безудержных рыданий. Эммелайн не любила хныкать: будь на ее месте любая другая девица, она, наверное, обозвала бы ее плаксивой дурой и велела бы ей не раскисать. Но сейчас она ничего не могла с собой поделать, слезы лились сами собой, и вскоре подушка под ее щекой стала совсем холодной и мокрой.
38
На следующий день лорд Конистан беседовал в парке с Чарльзом Силлотом. Последнее турнирное испытание должно было состояться через два дня, то есть во вторник, и Чарльз как раз сообщил виконту, что поставил «мартышку»[27] на его победу в конном поединке. Конистан открыл было рот, чтобы заметить молодому человеку, насколько безрассудно тот поступил, побившись об заклад на такую крупную сумму, поскольку силы всех четверых соперников были примерно равны, но туг , он увидел, что к ним направляется Эммелайн, и все мысли о турнире тотчас же вылетели у него из головы. После того, как он открыто признался ей в любви, его чувство стало расти с каждым днем и даже с каждым часом. Он улыбнулся ей, но не увидел ответной улыбки. Когда она подошла ближе, стало заметно, что она чем-то встревожена, ее брови были нахмурены.
— Извините, Силлот! — торопливо попрощался Конистан. — Мне кажется, мисс Пенрит хочет сказать мне что-то важное.
Подходя к ней, он сразу догадался, в чем дело, так как еще полчаса назад заметил большую дорожную карету с незнакомым форейтором, подъехавшую к конюшне сэра Джайлза. И прежде, чем Эммелайн успела открыть рот, его охватило отчаяние: он понял, что приехала его мать.
Он высказал свою догадку Эммелайн, и она кивнула в ответ, добавив испуганным и задыхающимся шепотом:
— Что это значит? Я думала, она умерла много лет назад… Мне даже страшно стало!
Конистан взял ее под руку и повел обратно к дому.
— В моем сердце, — сказал он, — я похоронил ее много лет назад. Видите ли, когда я был еще ребенком, она сбежала из дому… — Тут он помедлил, не зная, говорить ли ей всю правду, но в конце концов решил выложить все до конца. — С Джеральдом Баттермиром, дядей Грэйс.
Эммелайн так и ахнула, прикрыв рот рукой в лайковой перчатке.
— О Боже, — прошептала она, опустив глаза к посыпанной гравием дорожке и явно пытаясь осмыслить услышанное. — Это многое объясняет.
Такое замечание его раздосадовало.
— Да, наверное, — сухо обронил он в ответ.
Она заглянула ему в лицо, пока они поднимались по ступеням высокого крыльца, но увидала лишь суровый профиль. Конистан молча последовал за нею в утреннюю столовую. Наконец, поняв, что первым он не заговорит, Эммелайн спросила:
— Вы с тех пор так ее и не видели?
— Нет, не видел.
— Но вы знали, что она жива?
Конистан покачал головой.
— Я узнал об этом, только когда мне исполнился двадцать один год. В день моего совершеннолетия отец сказал мне правду. Конечно, я не стал ничего предпринимать, чтобы сделать эту правду достоянием гласности. К тому времени в этом уже не было смысла.
— Но ведь вы не откажетесь увидеться с нею сейчас, после того, как она проделала столь долгий путь, чтобы с вами поговорить? Я хочу сказать, должно же быть какое-то объяснение, какая-то причина…
Конистан резко остановил ее, взяв за руку.
— Дункан вызвал ее сюда, не поставив меня в известность. Ему почему-то кажется, что я с восторгом прижму ее к груди!
— Как вы озлоблены, Кон.
— А чего еще вы от меня ждете? Мне было десять лет, когда она меня бросила. Я видел, как она уезжала. Конечно, я зол. Что касается ее присутствия здесь… Что ж, я вам скажу, что намерен делать. Я последовательно отказывался признавать ее все эти годы, считая это единственным возможным решением, к которому обязывают меня мои представления о чести и приличиях. Этих же представлений я собираюсь придерживаться и в будущем. И я последовал за вами в эту комнату только для того, чтобы попросить вас позвать сюда Блайндерза. Я хочу отослать ее отсюда.
— Ну что ж, как вам будет угодно. Но только… она передала мне кое-что для вас. Я думала, что в моем посредничестве нет необходимости, так как вы и сами могли бы с нею встретиться. Но она, оказывается, предвидела ваш отказ и поэтому попросила меня поработать почтальоном. Я была так поражена нашим неожиданным знакомством, что у меня не нашлось возражений. А знаете, вы с ней похожи, как две капли воды! Ну, как бы то ни было, она наверху, у мамы. Я сейчас.
Конистан окликнул ее, собираясь сказать, что она напрасно тратит время, но Эммелайн успела его опередить, скрывшись за дверью. Он остался ждать, глядя в парк. Грэйс и Дункан появились из-под арки, проделанной в живой изгороди, и направились по аллее, ведущей к конюшне. Они шли рука об руку, не сводя глаз друг с друга, как живое воплощение Апреля и Мая. Конистан ощутил невыразимую тяжесть на сердце. Через несколько минут дверь у него за спиной распахнулась. Обернувшись, он увидел Эммелайн с большой шляпной коробкой в руках.
Поставив коробку на буфетную стойку, она протянула ему послание.
— Миссис Баттермир просила, чтобы вы прочли это в моем присутствии. Если же вы по-прежнему будете отказываться от встречи с нею, она сказала, чтобы я вернула ей это письмо вместе с коробкой, и тогда она уедет.
Конистан ощутил беспорядочное кружение мыслей в голове, комната поплыла у него перед глазами, отчетливо он видел только письмо в руке Эммелайн. Значит, после стольких лет его мать опять попыталась связаться с ним, только на сей раз она использовала девушку, в которую он влюблен. Может быть, кто-то ей сказал, что он любит Эммелайн? Наверное, Дункан. Конистан понял, что это и есть подлинное испытание, настоящий жизненный рубеж. Он хотел как можно скорее пересечь комнату и взять письмо из рук Эммелайн, но в то же время не в силах был двинуться с места, словно его ноги пустили корни и проросли сквозь пол.
Ему казалось, что он видит кошмарный сон и никак не может проснуться. Точно некий злобный демон преследовал его, а бежать было некуда. Он видел, как Эммелайн подходит все ближе, протягивая письмо, и покачал головой, собираясь сказать «нет», но она вложила листок ему в руки, и ее голос, когда она заговорила, заставил его очнуться, словно освободил от злых чар.
— Она очаровательная и элегантная дама, Кон. Наверняка у нее были веские причины. Иначе и быть не может, ведь и Дункан, и его мать приняли ее с распростертыми объятиями. Я вам говорила, что леди Конистан приехала вместе с вашей матерью?
Все еще плохо соображая, Конистан взглянул на письмо, сломал печать и углубился в чтение. Краем глаза он успел заметить, что Эммелайн покинула комнату.