Так что же случилось с ним прошлой ночью? Что-то очень темное и ужасное. Что-то связанное с бурей, с кристаллом и с его старым врагом…
И тут перед ним возникло лицо — незнакомое, и в то же время…
Это был Рэйф Мортмейн!
8.
В порту вовсю кипела жизнь.
Грузчики перетаскивали корзины и бочонки, загорелые суровые моряки прохаживались по причалу в поисках нанимателей. Вдоль пристани выстроилась вереница экипажей; суетились пассажиры, выгружая и перетаскивая свои дорожные сундуки. Всюду сутолока, шум, крики и ржанье лошадей.
Груз
Но даже среди этой толпы, где каждый был занят своими делами, невольно обращал на себя внимание — особенно внимание дам — высокий джентльмен в темно-синем плаще. Несмотря на гражданскую одежду, в нем сразу угадывался морской офицер. Он обладал отменной военной выправкой и держался с достоинством. Серебряные нити в темных, аккуратно подстриженных волосах придавали шарм резким благородным чертам его лица. И хотя для моряка его кожа была слишком бледной, любая леди сразу принимала его за капитана одного из стоящих в порту судов, ибо в нем с первого взгляда угадывалась властность и привычка командовать.
На самом же деле Рэйф Мортмейн еще никогда не чувствовал себя более неуверенно, чем сейчас. Он шел вдоль вереницы экипажей, зажав в руке дорожную сумку, и старался смотреть только прямо, не встречаясь ни с кем взглядом. И не только потому, что за его голову была назначена награда.
Рэйф чувствовал себя чертовски странно, неуверенно, словно это был вовсе не он. Так, наверное, чувствовал бы себя человек, одной ногой стоящий в могиле и вдруг обнаруживший себя в мире живых. Впрочем, ведь именно это с ним и произошло. По всем правилам он должен был быть уже трупом. Так почему же он до сих пор жив?
Рэйф подошел ближе к воде и глубоко, полной грудью вдохнул свежий морской воздух, чувствуя, как играет сила в его окрепшем теле. Это было самое настоящее чудо, дьявол его возьми! И он должен был бы радоваться. И какая-то часть его действительно радовалась, но в глубине души Рэйфа что-то чертовски сильно тревожило.
Что— то очень странное случилось с ним в канун Дня Всех Святых.
Когда это было? Вчера? Два или три дня тому назад? Его воспоминания об этом были слишком смутными. Он даже не помнил, как выбрался из Торрекомба и добрался до Фалмута, как нашел спрятанные там деньги и одежду.
Эта потеря памяти очень беспокоила его. И все же когда он проснулся сегодня утром в гостинице «Красный Лев» и увидел себя в зеркале, ему прежде всего захотелось позаботиться о своей внешности. Хотя Рэйф никогда не был излишне тщеславен, все же он старался сохранять опрятный вид настоящего морского офицера.
После того, как в номере побывал цирюльник, Рэйф наконец-то вновь почувствовал себя человеком. Теперь было бы хорошо… Он машинально потянулся к шее, туда, где обычно висела цепочка с кристаллом… Теперь ее не было.
Должно быть, он как-то избавился от этой проклятой вещицы, вот только будь он проклят, если помнит, как! Отрывочные картинки сверкнули в его памяти: одинокий дом на берегу, Вэл Сентледж, подхвативший его, когда он свалился прямо у порога, склонившееся над ним лицо, ужасный блеск кристалла…
А затем — ничего. Он не мог ничего вспомнить вплоть до своего возвращения в Фалмут. Возможно ли, что доктор, получив этот чертов кристалл, умер вместо него? Отчего-то Рэйф не верил в это, хотя если Вэл и не умер, то, скорее всего, очень скоро пожалеет об этом.
Но, может быть, черная магия кристалла не подействует на доктора так, как на него, Рэйфа? В конце концов, ведь это кусок от меча Сентледжей, а Вэл был Сентледжем — и притом самым невыносимо скучным и пресным из них. Как это там его дорогой друг Ланс дразнил своего благородного братца? Святой Валентин! Не исключено, что зло вообще никогда не касается таких людей.
Рэйф нахмурился. Как-то так получалось, что он вроде даже надеялся, что кристалл не принесет вреда Вэлу, а ведь это самый настоящий абсурд. Он готовил свою месть несколько месяцев, Валентин Сентледж всегда был его заклятым врагом, и он ненавидел этого человека, ведь так?
Рэйф потер висок, пытаясь вновь вызвать в себе былую обиду, гнев, горечь… Но как-то так вышло, что эти темные эмоции, разъедающие его душу годами, вдруг исчезли. Так же, как и кристалл. Он вдруг почувствовал себя начисто вытертой доской. Ощущение было очень неприятным, даже пугающим.
Рэйф попытался отогнать от себя эти тревожные мысли и сосредоточиться на своем нынешнем положении. Прикрыв рукой глаза от яркого блеска отраженного в воде солнца, он принялся рассматривать лес мачт, высящихся на фоне лазурного неба, пока не заметил «Вентуру» — купеческое судно, на котором намеревался отплыть в Восточную Индию и даже уже оплатил свой проезд. Ему было абсолютно все равно, куда плыть, — лишь бы вновь почувствовать под ногами качающуюся палубу, услышать плеск волн, нашептывающих о дальних странах, свободе и приключениях. Этой странной тяги к дальним странствиям он не ощущал в душе с тех самых пор, как был совсем молодым человеком.
Как бы то ни было, здесь его больше ничего не держало. Он никогда не любил Корнуолл. Негостеприимный берег в который раз доказал, что его здесь не ждет ничего, кроме несчастий, — как, впрочем, и всех остальных Мортмейнов, включая его собственную мать. Земля несбывшихся надежд и разбитых мечтаний… На этот раз он больше не вернется сюда и даже не оглянется. Но ему пока ни к чему спешить подниматься на борт:
«Вентура» отплывет не раньше вечернего отлива. А значит, у него еще есть время.
Зайдя в небольшую таверну возле причала, он купил себе хлеба и сыра. Ему бы посидеть в темном углу таверны до отплытия судна, но Рэйф устал прятаться в тени. Не в силах устоять против соблазна прогуляться по солнышку, он вышел на улицу и с удовольствием подставил лицо легкому морскому бризу, раздувающему волосы.
Рэйф медленно брел по узкой улочке, выложенной булыжником, и с наслаждением жевал хлеб с сыром, удивляясь сам себе. На протяжении последних месяцев у него вообще не было аппетита, а сейчас ему казалось, что он не ел в своей жизни ничего вкуснее, чем эта простая еда. Он с удовольствием ощущал грубоватую корочку ароматного хлеба на языке, мягкий вкус сыра, смакуя их так, словно это были изысканные деликатесы французской кухни. Рэйф не помнил, чтобы когда-нибудь раньше его ощущения были такими острыми, чтобы он был так настроен на удовольствие. И самым большим из всех удовольствий оказалось просто ощущать, что ты живешь.
Покончив с едой, Рэйф задержался у стеклянной витрины и долго, с некоторым удивлением разглядывал собственное отражение. Когда это он успел так поседеть? Его когда-то черные густые волосы сейчас отливали серебром. Конечно, это неудивительно для человека, которому перевалило за сорок. Он не молодеет. Но по лицу этого не скажешь. После того, как сбрили бороду, он стал выглядеть гораздо моложе и как-то… ранимее.
— Мама, мама, пожалуйста, не бросай меня! Детский крик резанул Рэйфа, словно холодная сталь ножа. Он вздрогнул, боясь, что это ему почудилось, что это эхо из тумана его собственных воспоминаний, ставших ночными кошмарами.
— Мамочка, пожалуйста!
Когда крик прозвучал снова, Рэйф обернулся. Всего в нескольких ярдах от него перед одним из домов, обращенных к морю, невысокая женщина в коричневой шали пыталась отцепить от себя маленького худенького мальчика. Растерянность матери и горе сына не вызывали никакого интереса у редких прохожих. Рэйф и сам не вполне понимал, почему остановился. Вот уже много лет, как он научился равнодушно относиться к тому, что происходит вокруг, особенно с незнакомыми людьми.
Правда, эти двое не были незнакомыми. Как бы невероятно это ни показалось, но он знал эту ничем не примечательную маленькую пичугу и ее худенького болезненного сына со светлыми волосами. Он видел их совсем недавно. Или это было целую жизнь тому назад?