Мне стало его жаль. Еще бы — вон как пуганули его, беднягу. Даже в партию вступил. И так его разморило, что он вдруг и на Союз писателей свой попер и — перед кем?..
— В общем-то, хамы они там, — признался он мне. — Унизительно с ними иногда бывает…
Как-то я с ним внутренне примирилась. Подумала, нехристианское это дело — осуждать. Может, подумала, человек он вполне хороший, а вот — боится теперь, трепещет…
Утро, очевидно, застало его врасплох: должно быть, в ужасе он вспоминал свои ночные откровения. Во всяком случае, он вдруг сделался чрезвычайно суров ко мне, вовсе перестал со мной разговаривать и теперь поступал как бы мне наперекор, как бы даже назло.
Если я брала в ресторане рыбу, он — котлету. Если я — компот, он — кисель. Я — сыр, он — колбасу, а ведь раньше ни на йоту не отклонятся от моего рациона. Я даже подозревала, что он держит меня не только за телохранителя, но и за дегустатора: я съем кусочек, тогда и он съест. Я сделаю глоток, и он сделает. Но теперь — шалишь! Независимый человек ест то, что сам пожелает.
Нас повезли на Адриатическое море, я полезла купаться, он забился в кусты:
— Наше Черное море лучше.
Я вылезла из воды и забралась под куст, чтобы укрыться от палящих лучей, — он вылез на солнце.
— Вы обгорите, — сказала я. — Идите лучше в тень.
— Не пойду! Даже не уговаривайте!
Так и сидел на полдневном солнцепеке часа два. Сгорел, как ветошка. На следующий день покрылся волдырями, я предложила ему жирный крем для лица.
— У меня свое.
…Ну и пожалуйста!
…На шоссе я нашла средиземноморскую черепаху. Она лежала, в ужасе втянув под панцирь голову и лапки. Желтая, выпуклая, красавица. «Возьму домой», — решила я.
Он глянул лениво, отвернулся, недовольный:
— А у моих сынишек такая уже есть. Даже две таких.
Вот и хорошо. Меж тем пора было пускаться в обратный путь. Албания — Македония, Македония — Болгария. Там дальше на поезде: Болгария — Румыния, Румыния — Молдавия, Молдавия — Украина, Украина — Россия.
В Софии я купила в поезд кое-какой еды и очень много воды и соков. Душно, поезд грязный, допотопный, медленный. Сели в купе.
— Хотите пить?
Эн с Точкой покачал головой:
— Совсем даже не хочется. А эти соки все искусственные, отрава. Там одни консерванты.
Ехали-ехали, наконец его припекло. Взял котелок, кружку, пошел по вагону, стал нацеживать воду для питья. Вода была теплая, мутная.
— Ой, не берите, не пейте, — сказала проводница. — Это только написано, что она питьевая. Заболеете.
— А ничего! — Он махнул рукой. — У меня марганцовка есть. Я кину кристаллик, и вся зараза уйдет. Всегда в дорогу с собой беру.
Пришел в купе с котелком, шарахнул марганцовки, сидит, попивает. Достал из рюкзака банку говяжьей тушенки, вскрыл перочинным ножом, знай ест своей дорожной вилкой. Жир теплый, капает.
Я к нему со своими припасами:
— У меня есть сыр, хлеб, йогурты… Берите, ешьте. Я покупала для нас двоих.
Не дрогнул. От классового врага — ни крошки.
— А зачем? У меня свое. Тушенка — еще из дома. Жена дала.
…Так и ехали. Под полкой — отчаянно скреблась золотистая черепаха. Я спрятала ее в коробке с травой. Накрошила туда сырку, яблочка. Она освоилась, мордочку и лапки высунула, рвалась на волю. Говорят, что эти черепахи, где бы ни оказались, всегда безошибочно ползут в сторону своего Средиземного моря. Больше всего я боялась, что ее засечет таможня. Но как только входили таможенники и пограничники, она тут же затихала. Они заглядывали под полку, коробка и коробка. А мы — делегация.
Наконец уже на самой последней границе — кажется, в Могилеве, вошел дюжий молодой пограничник:
— Ваши паспорта.
Листал, листал мой паспорт, то так вертел его, то этак, хмурился, покусывал губу, наконец отчеканил железным голосом:
— А у вас, товарищ Николаева, нет выездной визы из России. Пройдемте с вещичками до выяснения вашей личности.
— Как это нет выездной визы? — удивилась я. — Я ведь столько уже границ проехала: Россия — Украина, Украина — Молдавия, Молдавия — Румыния, Румыния — Болгария, Болгария — Македония, Македония — Албания и — в обратном порядке. А вы говорите — визы выездной у меня нет.
— Ничего не знаю, что вы там проехали. Пройдемте. Если будете оказывать сопротивление, занесем это в протокол. — Голос пограничника зазвучал бдительно и зловеще.