— А сейчас мы не можем поговорить? — спросил Кен.
— Если мы начнем обсуждать прозу нашей жизни, то это будет называться дружбой по телефону. — Он почувствовал, что, говоря это, Ингрид улыбается, что, однако, не подняло ему настроения. — Разумеется, мне не безразлично, какое у тебя душевное состояние. Поэтому я и звоню. Ну, давай поговорим. Не забывай, что я — твой друг по телефону.
Он было уже совсем расслабился, беседуя с ней, а это напоминание больно ударило по его самолюбию
— Верно, — он крепко, до боли, сжал зубы. — Так оно и есть. Я — всего лишь фамилия в списке…
— Кен…
— Карточка из досье в ящике стола.
— Друг, — сказала Ингрид, но он уже не слушал ее. Его охватил один из тех приступов болезненной ярости, которые появились у него после случившегося с ним несчастья.
Эта вспышка была нелогичной, несправедливой, необъяснимой и все же очевидной. Эмоции хлынули из него, словно прорвавшая дамбу вода.
— Черт возьми, только не говорите, что у вас ко мне какое-то личное отношение! — воскликнул он, снова переходя на «вы». — Мы ведь оба это знаем! — Он обязан был помнить. Она же со всеми разговаривала своим ангельским голоском. — Вы позвонили мне только потому, что в этом чертовом списке есть мое имя. Ваша задача в том, чтобы облегчить участь нескольким несчастным, достойным жалости затворникам, к которым принадлежу и я. Так могу ли я об этом забыть?
— Послушайте, не нужно…
— В самом деле? — резко произнес Кен, вскакивая на ноги. Он начал метаться по комнате, словно желая спастись от раздиравшей его ярости. — И поймите меня правильно, — проговорил он, прижимая трубку телефона к вспотевшему виску. — Я вам бесконечно благодарен, моя ненаглядная утешительница, за доброту и помощь. И потому мне хочется поделиться некоторыми подробностями проведенного мною сегодня дня. У меня не было приятной возможности…
— Кен! Вы не должны мне ничего говорить про…
Он не обратил никакого внимания на ее возражения.
— Нет, я это сделаю, — сказал он, собираясь сделать еще один круг по комнате. Он с размаху налетел на небольшой диванчик, стоявший возле окна, и ударил кулаком по его толстой обивке. — К чему вы стремитесь? Спасти меня от самого себя? Скрасить на один день мое одиночество? Дать выход моей боли, гневу и разочарованию? — Кен раз за разом бил кулаком по обивке диванчика. Ингрид за это время не проронила ни слова. — Значит, вы к этому стремитесь? — продолжал Кен, не обращая внимания на ее молчание. — Тогда разрешите, мисс Бьернсен, поведать вам увлекательные подробности из моей бурной повседневной жизни…
Я намазал маслом два ломтика поджаренного хлеба и манжет рубашки. А ведь на мне была тенниска с короткими рукавами! Затем я пролил горячий кофе на левую ногу и съел за завтраком яичницу, в которую попали шнурки от ботинок… — Он ходил взад-вперед по комнате и продолжал говорить: — Затем я прослушал по радио три репортажа со спортивных игр, одну мыльную оперу и беседу о том, как готовили пищу в средневековой Англии. Кажется, между делом я немного вздремнул.
Кен наткнулся на стул, обошел его, а затем ударился коленом об угол стереофонического музыкального центра.
Почесывая колено, он сказал:
— Мне удалось разогреть пакет с замороженным ланчем, благополучно выложить содержимое на тарелку, однако когда я нес еду к столу, она вся соскользнула на пол. Я убирал еду с пола до двух часов дня, так что забыл про голод. Когда стоишь коленями на горячем спагетти и вытираешь с пола соус, есть, почему-то не хочется.
Потом пришел преподаватель из школы для слепых и повел меня на прогулку. Я учился определять на слух голоса птиц: кукушки и какой-то чирикающей птахи, которая помогает людям вроде меня переходить улицу. На собственном опыте я убедился, что лучше нащупать бампер автомашины палкой, чем собственным коленом.
После того, как преподаватель ушел, я приготовил еще один ланч и сумел его благополучно съесть. Однако кое-что из еды попало мне на рубашку. Словом, у слепоты есть свои прелести. Ты никогда не знаешь, как выглядишь. Это — лучший способ обрести уверенность в себе.
Словом, вы, надеюсь, понимаете, что это был великолепный день. Только прошу не очень мне завидовать и не заставлять меня пересказывать наиболее захватывающие детали. — Ингрид ничего не сказала. — Ну? — строго спросил Кен. — Что вы еще желаете знать?
— Похоже, что вы обо всем уже подробно рассказали, — ровным голосом проговорила Ингрид, что еще больше его взбесило.
Кен до боли стиснул зубы и еще раз двинул кулаком по спинке стула. Черт возьми, он вовсе не хотел, чтобы на другом конце провода была святая. Но ему нужен был настоящий друг. Любящий голос.