— Почему ты застенчивая, Ингрид?
— К чему такой вопрос? Это все равно, что спросить, почему я ношу обувь шестого размера. Человек получает это вместе с генами.
— А твои родители тоже стеснительные?
— Пожалуй, нет… возможно, однако… Просто я такая. Мне сложно с кем-то подружиться.
— Что касается меня, то мы с тобой довольно легко подружились, — напомнил ей Кен, снова касаясь Ингрид руками. Эти прикосновения доставляли ему несказанное удовольствие.
— У нас было по-другому. Мы познакомились по телефону. Ты был… только голосом в трубке. Мы друг для друга были просто голосами. И не предполагалось, что между нами возможны какие-либо визуальные контакты.
Кен улыбнулся.
— Пока ты не решила нарушить правила. Если бы этого не случилось, я бы все равно однажды задал тебе вот этот самый вопрос: как ты выглядишь. И что бы ты мне на это ответила? Тоже по телефону?
— Я… не знаю, — Ингрид рассмеялась как-то натянуто, через силу. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Кен нахмурился. Он продолжал играть с прядями ее волос, повторяя про себя слова Ингрид. Она, конечно, могла сказать, что они останутся друзьями по телефону, поскольку он все равно не сможет ее увидеть. Но ведь она нарушила правила, касающиеся общения сотрудников «Живых голосов» с их клиентами. Почему? Может, в силу того, что он не мог ее видеть? Может, у нее был какой-то физический недостаток, который ее беспокоил? Скажем, родимое пятно на видном месте?
— Если ты не хочешь мне сказать, как выглядишь, позволь тогда мне выяснить это с помощью рук, — тихо сказал он, касаясь пальцами ее подбородка. Но пальцы его повисли в воздухе, он не хотел ничего делать без ее разрешения.
— Начинай, — прошептала Ингрид дрожащим голосом.
Пальцы Кена тоже дрожали, когда он приступил к исследованию лица Ингрид. На подбородке у нее оказалась небольшая ямочка. На ней его пальцы слегка задержались. Скулы на лице четко обозначены, щеки гладкие и теплые от солнечного света. Он представил себе, что они розовые… Может быть, кое-где они покрыты золотистыми веснушками? Кен улыбнулся этой мысли.
— Чему ты улыбаешься?
Кен знал, что она наблюдает за ним.
— Я всегда улыбаюсь, когда вижу хорошеньких девушек.
— Ну и что, красивая я на ощупь?
Ингрид явно не напрашивалась на комплимент: просто ей было любопытно и еще немного грустно.
Ее губы… их он уже знал, и все же начал водить по ним кончиками пальцев, изучая их форму, ощущая их чувственную полноту и испытывая желание вновь к ним приникнуть.
Ингрид бросило в жар: сначала загорелось лицо, потом тепло перешло в пальцы. Он ощущал ее дыхание и понимал, что она не осталась равнодушной к этому обследованию: на него реагировало ее сознание, учащенно бился пульс и возникало желание.
Если бы в этот момент на «Молли Дарлин» двигалась кильватерная колонна линейных кораблей, свистя и гудя о грозящей опасности, Ингрид не нашла бы в себе сил свернуть в сторону… Точно так же у нее не было сил противиться обрушившемуся на нее урагану чувств.
Он ласкал ей шею мучительно-медленными движениями, ощущая под пальцами кожу и биение пульса. Ингрид выгнула шею. Рука Кена прошлась по ее спине и бедру, затем вернулась, чтобы получше узнать форму ноги. Ингрид беспокойно ерзала, охваченная желанием, нараставшим в ней от его прикосновений. Ей хотелось быть ближе к нему… еще ближе.
Кен, почувствовав это, приподнял ее ноги и положил на свои. Жесткие, в завитках, волосы касались нежной кожи ее колен, еще более возбуждая ее. Его плоть восстала, туго упершись ей в бедро. Ингрид конвульсивно дернулась. Его рука забралась ей под шорты и скользнула вверх. Голова Ингрид опустилась на плечо Кена. Она открыла глаза и взглянула ему в лицо. Оно было сосредоточенным, напряженным. Она легко провела пальцами по его щеке, по закрытым векам, по золотистым ресницам, ощупывая каждый миллиметр, словно сама была слепая.
— Кен…
— Ингрид… — тихо ответил он.
Он произнес ее имя словно бы удивленно, затем отыскал ее губы своими и впился в них, проникая все глубже и глубже. Ингрид вся извивалась, стараясь крепче прижаться к нему. Она запустила пальцы в его волосы и прильнула к нему. В то же время ее вторая рука не выпускала штурвал. Краешком сознания она определяла силу ветра, который надувал парус, и давление водяных струй на руль. Но ее влекли иные силы, более могущественные, настойчивые, лишавшие ее воли.