Отец принялся старательно выполнять указания ребенка, но тот остановил его:
— Нет, ты все делаешь не так. Джош взял у Люка стакан и стал показывать, как надо вырезать тесто.
— Ничего не получится, если ты не будешь вертеть бедрами. — Мальчик покрутил попкой, как учила его Хани.
— Ты хочешь сказать, что надо делать вот так? — спросил Люк, надавливая рукой на стакан и вертя своими стройными бедрами. — Наверное, под музыку у нас бы все получилось лучше.
— Папочка, ну откуда же мы возьмем музыку, особенно когда Хани болеет и не может играть на гитаре? — с грустью спросил мальчик.
Глаза девушки наполнились слезами умиления.
Поставив противень с печеньем в печь, Люк подбоченился и спросил сына:
— Шеф, а что, по-твоему, надо делать с невкусным мясом?
Маккензи едва сдержал смех, когда увидел, как важно нахмурился ребенок.
— Может, подсолить его немного? — предложил Джош.
— Не пойдет… Хани и так жаловалась, что я пересаливаю кашу.
— Тогда, может, выбросим его?
— Еду не выбрасывают, так всегда говорила моя мама.
— Я знаю, что мы сделаем с мясом! — засияв, вскричал ребенок. — Давай отдадим его Амиго.
— Хорошая мысль. — Люк вывалил мясо в миску и поставил ее на пол.
Пес с шумом принялся поглощать нежданное угощение.
Шериф, подбоченясь, смотрел на собаку.
Сын невольно скопировал позу отца и проговорил:
— Этот чертов пес сожрет все что угодно.
— Не смей употреблять бранные слова, — строго сказал Маккензи-старший.
— Но ты же сам так всегда называешь Амиго, — немедленно возразил мальчик.
Упрек был справедлив, и Люк почувствовал себя виноватым.
— Хорошо, с этого момента мы оба будем называть собаку только по имени, — проворчал он.
Словно поняв, о ком идет речь, Амиго поднял голову, посмотрел на хозяев и вернулся к еде.
— Чем мы накормим Хани, когда она проснется? — спросил Джош.
— Осталось немного супа, который вчера принесла тетя Синтия.
Лицо ребенка засияло от удовольствия:
— Вот здорово, пап! Хани поест вкусного супа тети Синтии и нашего вкусного печенья!
Когда печенье испеклось, они приготовили для Хани поднос с едой и понесли его девушке. Джош торопливо сбегал в свою комнату и принес подушку, чтобы подложить девушке под спину.
— Боже мой, я не привыкла к такому заботливому отношению! — засмеялась Хани, когда Люк помог ей сесть поудобнее.
Джош примостился в изножье кровати, и Амиго тут же устроился рядом с ним.
— Джош, вели этому чертову… то есть вели Амиго спрыгнуть на пол, — приказал шериф.
— Пусть останется, Люк. Он же не делает ничего плохого, — заступилась за собаку Хани.
— Еще немного, и он с твоей тарелки начнет есть, — насупился Маккензи.
— Не беспокойся. Ого! Какое вкусное печенье! — воскликнула Хани. — Надо же, легкое как перышко. — Она делала вид, что не замечает довольных перемигиваний отца и сына.
И тут, как Люк и предсказывал, Амиго вмиг прокрался к подносу и стащил одно печенье.
Все рассмеялись.
…Когда Джош уже лежал в постели, Люк вошел в комнату Хани и сел в ногах кровати.
— Как ты себя чувствуешь, сойка? — ласково спросил он.
Хани никак не ожидала от шерифа такой мягкости.
— Лучше, теперь лучше.
— Ты нас сильно перепугала, — проговорил Маккензи и, наклонившись, убрал с ее лица растрепавшиеся волосы.
Хани была поражена.
— Прости, что доставила вам столько беспокойства, Люк, — робко улыбнулась девушка.
— Я очень рад, что тебе лучше и ты вне опасности. Тебе ничего не нужно? А то я собираюсь лечь.
— Нет. Ничего не надо, Люк. — Ее вдруг обдало жаром, и она подумала, что, наверное, покраснела как рак. — Ты так устал. Завтра я встану.
— Только с разрешения Дуга. Завороженная взглядом Люка, девушка едва сдерживалась, чтобы не обнять его.
— У меня есть хорошая новость для тебя, — добавил Маккензи. — Думаю, тебе сразу станет лучше.
— Мне не придется больше есть твоей пересоленной каши? — продолжила она.
— Вообще-то да. Я нашел экономку. Взрослая женщина, недавно овдовевшая. Ее зовут Фрида Фрик. Сейчас она живет с дочерью в Сакраменто. Миссис Фрик приедет через неделю. Тогда ты сможешь уехать из Стоктона, куда захочешь.
Хани оцепенела. Она столько раз думала и говорила об этом, она так ждала того момента, когда сможет уехать. Были минуты, когда девушка была готова сорваться с места, сесть в дилижанс и покинуть Стоктон, даже не вспоминая о Люке Маккензи. Но сейчас… Все зашло слишком далеко. Хани думала о нем день и ночь. Представив себе, что не увидит больше этого человека, не услышит его насмешек, от которых по ее спине ползли мурашки, девушка едва сдержала слезы.
— Ты хочешь сказать, — отводя глаза от его пристального, немигающего взгляда, промолвила Хани, — что прощаешь меня и мне не нужно больше дорабатывать мои девяносто дней? — Девушка выдавила из себя улыбку. — Не думаю, что ты делаешь это по причине моего хорошего поведения. Похоже, тебе не терпится избавиться от меня, Люк.
— Я не ожидал, что на мое объявление так скоро придет ответ, — сообщил шериф.
— Говоришь, она приедет через неделю? Значит, я не успею научить Джоша считать. — Хани прибегла к уловке: он мог попросить ее остаться. — Да и буквы он еще не очень хорошо выучил.
— Не подумай, будто я пытаюсь выставить тебя, сойка. Знаю, Джош тебе не безразличен. Если хочешь остаться, я напишу миссис Фрик и попрошу ее отложить приезд в Стоктон.
— А ты бы хотел, чтобы я осталась?
Люк посмотрел Хани в глаза.
— Если учесть, как ты жаждала уехать отсюда, то, полагаю, с моим желанием вряд ли стоит считаться.
Хани заключила для себя, что Маккензи просто не решается напрямую попросить ее убраться поскорее. Она отвернулась с полными слез глазами.
— Да, ты прав, — деланно-равнодушным тоном проговорила она. — Мне не стоит оставаться, раз в моей помощи больше не нуждаются.
Маккензи с болью подумал, что Хани могла бы остаться в Стоктоне только ради Джоша. Он испытывал жгучее чувство стыда: еще совсем недавно ему казалось, что девушка озабочена только собственными интересами. Он был несправедлив к ней — так же несправедлив, как и большинство жителей Стоктона. Люк почти завидовал сыну — девушка так привязалась к малышу. Шериф невидящим взором смотрел на ее профиль — даже больная, Хани была прекрасна. В том, что их отношения не сложились, только его вина. А теперь поздно что-либо менять.
Когда Люк поднялся, Хани повернула голову и посмотрела на него.
— Я лягу с Джошем, — сообщил он. — Если тебе что-то понадобится, позови. — В дверях Люк задержался. — Доброй ночи, сойка.
Еще долго Хани лежала, вперив взор в темноту. По щекам ее текли горькие слезы.
Глава 19
На следующее утро Хани твердо решила встать с постели. Едва держась на ногах, она медленно побрела на кухню и принялась разводить огонь в плите. Это так вымотало ее, что девушке пришлось присесть и перевести дух; зато к тому времени, когда вода в кофейнике закипела, сил у Хани немного прибавилось.
Вскоре проснулся Люк. Хани пыталась убедить его, что уже достаточно оправилась от болезни и готова сама взяться за стряпню, но он и слышать ничего не захотел. Всем снова пришлось довольствоваться пересоленной кашей, сваренной хозяином дома.
После завтрака Люку надо было съездить на ранчо Кэлунов. Желая дать отдых Хани, шериф прихватил с собой сына.
Как обычно, к девушке зашла Синтия Нельсон. Подруги опять принялись за ароматические шарики, и за работой Хани сообщила жене доктора, что скоро покинет Стоктон.
Синтия едва не расплакалась.
— А Джош знает, что ты уедешь? — спросила она, не скрывая слез.
— Нет. Ни у меня, ни у Люка пока не хватило храбрости сказать мальчику об этом. Впрочем, может, Люк во время их поездки осмелится поведать Джошу о моем отъезде, — промолвила девушка.
— Его маленькое сердечко не выдержит такого известия, Хани. Тебе это отлично известно, ведь он привязался к тебе всей душой! — воскликнула миссис Нельсон.