— Ты видела, как убивали представителя закона, и даже не удосужилась зайти к местному шерифу и рассказать ему обо всем.
Хани смотрела ему в спину.
— Наверное, я бы так и поступила, если бы не была перепугана до полусмерти и была бы в состоянии думать. И к тому же я бы не смогла доказать собственную невиновность. Симмонс наверняка стал бы все отрицать, и я бы оказалась единственной подозреваемой. Еще бы! Женщина без определенных занятий и денег, которую видели с Петерсом незадолго до его убийства!
Маккензи продолжал смотреть в окно.
Хани чувствовала, что еще немного — и выдержка покинет ее.
— А почему ты думаешь, что капитан парохода поверил бы мне?! — выкрикнула она. — Ведь ты же не веришь мне сейчас!
Люк резко повернулся к ней.
— Я не говорил, что не верю! — сердито возразил он.
— Тебе и не надо ничего говорить, — сквозь слезы прошептала девушка. — Все и так ясно — по твоему поведению.
Шериф боролся с охватившими его чувствами. Он понимал, что несправедлив к ней, но все еще не хотел признать этого.
— По моему поведению? — возмутился он. — Горшок котел сажей корил! Что скажешь о своем поведении?
Хани больше не могла сдерживаться:
— О! Я так и ждала, когда ты начнешь копаться в моем прошлом! Конечно! Ты можешь спать со мной, можешь делать вид, что заботишься обо мне, но на самом деле ни на мгновение не забываешь, что я… падшая женщина! Самовлюбленный шериф Маккензи не опустился до такой твари, как я! Я не добропорядочная, не так ли?
— Нет, Хани, ты не права, — горячо возразил Люк. — Я только никак не возьму в толк, почему ты не рассказала мне всего? Ты была свидетельницей убийства, а убили такого же представителя закона, как я!
И вдруг Хани почувствовала странное опустошение, у нее больше не было сил спорить.
— Я согласна, что была не права, не сказав тебе всей правды, но… Знаешь, Люк! Не думаю, что мой рассказ хоть как-то помог бы делу. Что случилось — то случилось. Если ты полагаешь, что это я убила Петерса, арестуй меня. А если не веришь — проваливай отсюда к черту и оставь меня в покое.
Девушка не обернулась, услышав, как хлопнула дверь. Она решила, что не будет плакать. «Песочный замок все равно должен рассыпаться, — подумала она. — И почему это я решила, что все может быть иначе?»
И, глядя перед собой невидящим взором, она продолжала одеваться.
А Люк тем временем вернулся в тюрьму. Разрываемый на части сомнениями, он уселся за стол и опустил голову на руки.
— Господи, какая неразбериха! — пробормотал он.
Конечно, Маккензи верил в невиновность Хани. Но почему она не была честной с ним? Этого шериф понять не мог. Неужто она думала, что он останется спокойным, узнав, что ее подозревают в самом тяжком преступлении? Как могла она сказать, что ничего бы не изменилось, если бы она поведала ему правду? Дьявол! Большая разница — узнать все от нее или из этого чертового плаката! Если бы она ничего не утаила, они бы смогли полностью доверять друг другу.
Люк вскочил из-за стола и принялся мерить шагами комнату, проклиная все на свете. Потом он яростно скомкал злополучный плакат и швырнул его в мусорную корзину.
— Черт бы тебя побрал, Хани! — выругался Маккензи, снова усаживаясь на стул. Перебирая в уме их недавнюю размолвку, он все больше убеждался, что был не прав.
Всю неделю шериф Маккензи старательно обходил «Лонг-Бранч» стороной, но к субботе понял, что не может больше без Хани. Взяв со стола небольшой сверток, он направился в салун.
В баре девушки не было, и Люк поднялся наверх.
— Привет, — радостно поздоровался он, когда Хани появилась на пороге комнаты.
Хани не ответила и, отвернувшись от него, села за туалетный столик. Люк вошел в комнату и запер дверь.
Девушка по одной вынимала шпильки из волос, и наконец они рассыпались по ее плечам золотистым шатром. Ему нестерпимо хотелось погладить ее шелковые кудри, запустить в них пальцы, вдохнуть их аромат.
— Ты все еще сердишься на меня? — спросил он. Хани по-прежнему молчала. Тогда Маккензи шагнул к ней и протянул девушке сверток.
— Это тебе.
Хани посмотрела на коробку в яркой обертке.
— Бойся шерифов, дары приносящих, — усмехнулась она.
— Ты откроешь ее?
Рука Хани на мгновение застыла в воздухе, а затем она развернула бумагу и подняла крышку коробки. Внутри лежал тот самый черный пеньюар, которым она когда-то так восторгалась.
— Как красиво, — тихо проговорила она.
— Тебе очень пойдет.
Девушка молча встала и повернулась к окну. Скрестив на груди руки, она смотрела на улицу. Маккензи подошел к ней сзади и обнял ее за плечи — по ее телу пробежала дрожь.
— Я знаю, что обидел тебя, — прошептал Люк ей на ухо. — Прости меня, сойка.
Слегка откинувшись назад, Хани наслаждалась исходящим от него теплом. С трудом проглотив застрявший в горле комок, она прерывисто вздохнула.
— В ту ночь шел сильный дождь… Гремел гром, сверкали молнии… — невыразительным голосом заговорила она. — Петерс сказал мне, что работает детективом пароходной компании и идет за капитаном, чтобы арестовать меня.
— Не объясняй ничего, сойка.
— Но я хочу. — Сделав несколько глубоких вздохов, она почувствовала, что обрела силы для того, чтобы продолжить рассказ. — Я была в состоянии думать лишь о том, что мне надо скрыться до его возвращения. Выглянув из каюты, я увидела, что Симмонс спорит о чем-то с Петерсом. Петерс хотел уйти, но тут Джейк вынул нож и перерезал ему горло. Я оцепенела от страха, даже кричать не могла. Когда я немного успокоилась и смогла двигаться, Симмонс уже успел перебросить тело через поручни. Тут-то он увидел меня и понял, что убийство совершено на моих глазах. Я поняла, что стану очередной жертвой убийцы, и это повергло меня в ужас. Он бросился за мной, но мне удалось спрятаться. Я так перепугалась, что не знала, куда убежать. Как только Симмонс скрылся из виду, я покинула пароход.
Люк крепче сжал ее плечи:
— Я все понимаю, Хани.
Девушка повернулась и испытующе заглянула ему в глаза.
— Ты правда понимаешь? Ты понимаешь, на что способен отчаявшийся человек?
— Все позади, сойка. Я послал в Индепенденс телеграмму, в которой сообщил, что Симмонса застрелили, уличив в шулерстве. Все позади, — повторил он.
— Но между нами еще ничего не ясно, Люк. Теперь-то я понимаю, что должна была все рассказать тебе в тот вечер, когда проводился благотворительный базар. Но я собиралась через пару дней уехать из Стоктона и не хотела омрачать оставшиеся часы.
— Я ни на секунду не усомнился в тебе, Хани, и не думал даже, что ты можешь иметь дело с убийцей. Я был лишь огорчен тем, что ты мне не доверяешь.
— Я тоже.
— Что? — не понял Люк.
— Я тоже была расстроена тем, что ты не доверяешь мне, — печально улыбнулась девушка.
Он взял ее лицо в свои ладони, и сердце Хани упало.
— Ты наденешь его для меня? Девушка смутилась, но шериф взял ее за руку и подвел к туалетному столику.
— Пеньюар, — пояснил он.
Теплая волна возбуждения окатила ее. Дрожащими пальцами девушка вынула пеньюар из коробки и робко улыбнулась.
— У меня в жизни не было такой красивой вещи, — прошептала она.
Пока она переодевалась, Люк присел на край кровати, снял с себя ремень с кобурой, сапоги и расстегнул рубашку.
Хани как завороженная смотрела на него. Последние ночи, проведенные в одиночестве, стали для девушки сущим адом.
Охваченные желанием, они приблизились друг к другу.
— Я такой и представлял тебя в нем, — хрипло прошептал Маккензи.
Хани заглянула ему в глаза и тут же, будто ослепленная, отвернулась. Взяв ее за плечи, Люк повернул девушку к себе лицом и поднял ее подбородок.
— Что тебя тревожит, сойка? — ласково спросил он. — Ты все еще сердишься?