На следующее утро явился я к моей прелестной Зероли и нашёл её рассматривающей вместе с мужем привезённые часы. Пожав мне руку, он изъявил мне своё удовольствие умением жены его задержать меня в Эксе. Я отвечал, что это было вовсе нетрудно.
Сей кавалер принадлежал к тем людям, которые предпочитают слыть снисходительными мужьями, нежели глупцами. Жена его взяла меня под руку, и мы пошли с нею вдвоём к фонтану. По дороге она сказала мне, что завтра будет весь день одна.
Мы ещё обедали, когда подъехал берлин, запряжённый шестёркой, и в нём маркиз де Прие с кавалером Св. Людовика и двумя очаровательными дамами, одна из которых, как поспешила сообщить мне моя красавица, была любовницей маркиза.
Принесли ещё четыре куверта, и пока подавали обед, вновь приехавшим рассказали о том, как я держал банк противу англичан. Маркиз поздравил меня и присовокупил, что не надеялся на честь застать меня в Эксе. Тут вступилась мадам Зероли и объяснила, что, если бы не она, так и случилось бы. Я уже не удивлялся таковым выходкам и никаким образом это не оспаривал, что, по всей видимости, доставило ей величайшее удовольствие. Сидевший тут же муж, казалось, разделял сей триумф. Маркиз сказал, что надеется на честь лично составить для меня банк, и учтивость вынудила меня согласиться. За короткое время я проиграл сотню луидоров, после чего ушёл к себе заниматься письмами.
Назавтра после моего пробуждения Дюк подал мне записку, которую принесли вчера, когда я ещё не ложился. Он попросту забыл про неё, но я ни в коей мере не пенял ему за это. Записка была от мадам Зероли, которая, оставшись в одиночестве, приглашала меня в девять часов, а поелику она собиралась после ужина уезжать, попросила проводить её хотя бы до Шамбери. Я был ещё влюблён, но ни одна из сих претензий не улыбалась мне. Девять часов уже прошло, из-за прочих дел я не мог у неё ужинать, а тем паче ехать в Шамбери.
Тем не менее, совершив свой туалет, я пошёл к ней и застал её в превеликой ярости. Мои извинения, что записка получилась всего час назад, она не стала слушать, а об ужине и отъезде даже не зашла речь. После обеда маркиз де Прие сказал мне, что есть новые карты, и всё общество желает, чтобы я держал банк. Число гостей увеличилось прибывшими утром из Женевы несколькими господами и дамами. Я составил банк на пять тысяч луидоров и к семи часам потерял почти половину. Это не помешало мне переложить оставшееся к себе в карманы и удалиться.
В гостиницу возвратился я только утром. Дюк, который не спал всю ночь, подал мне письмо прекрасной Зероли, сказав, что его принесли в одиннадцать часов. Я манкировал и ужином, и поездкой, что мне было неприятно, однако же и поступить по-другому не было никакой возможности. Я открыл письмо, которое содержало всего шесть строк, но весьма красноречивых. Она советовала мне никогда не показываться в Турине, ибо у неё найдутся способы отомстить мне за нанесённое оскорбление. Я с лёгкостью воспринял сей приговор: разорвав любезное письмо, велел Дюку причесать меня, после чего отправился к фонтану.
Все пеняли мне за то, что я не был на ужине у мадам Зероли. Я оправдывался как мог, но мои резоны выглядели отговорками. Это, впрочем, мало меня трогало. Говорили, будто уже всё известно, — я лишь потешался над таковыми словами, поелику никто ни о чём не мог знать. Любовница маркиза взяла меня под руку и без дальнейших церемоний заявила, что у меня репутация изменщика. Я решительно отрицал таковое мнение. Ежели на сей раз и могут быть к тому основания, присовокупил я, то лишь из-за того, что не имел чести служить столь совершенной даме, как она. Комплимент мой пришёлся ей по вкусу, и в ответ она с величайшей учтивостью спросила, почему я никогда не завтракаю у маркиза.
— Мне не хотелось бы обременять его.
— Напротив, вы сделаете ему величайшее удовольствие. Приходите. Он всегда завтракает в моей комнате.
Сия молодая и несомненно красивая женщина была вдовой человека с положением и в совершенстве владела манерами хорошего общества. При всём том я не почувствовал к ней особенной склонности, ибо, обладая до последнего дня прелестной Зероли, мог позволить себе быть разборчивым.
И тем не менее я глупейшим образом позволил полагать, будто бесконечно счастлив оказываемым мне предпочтением.
— Сделайте милость, составьте мне компанию, — сказала она и добавила, что, если бы не отъезд мадам Зероли, никогда не осмелилась бы опираться на мою руку. Я отвечал с уклончивостью, не желая ввязываться в новую интригу, однако вынужден был проводить её в комнату и сесть рядом. Поелику не спал я всю ночь и не чувствовал ни малейшего одушевления, случилось мне зевнуть, в оправдание я сослался на недомогание, и ей осталось лишь поверить мне. Однако же сонливость донимала меня, и я не устоял бы, ежели не прибегнул бы к черемнице, которая понуждала меня всё время чихать