Размышляя о своём положении, я не мог не признать себя совершенно счастливым. Я обладал безупречным здоровьем, достиг самого цветущего возраста, не имел никаких обязанностей и ни от кого не зависел. У меня доставало денег, удачи в игре и благосклонности интересных женщин. Воспоминания о горестях и неприятностях, которые приходилось временами испытывать, сменялись таким обилием радостей и счастья, что мне не оставалось ничего другого, как благодарить судьбу. Я заснул с этими приятными мыслями и в своих сновидениях грезил о прекрасной брюнетке, увиденной в концерте.
Утром, в восемь часов, одна из дочерей консьержа принесла мой шоколад и сказала, что у Дюка жар.
— Надобно позаботиться о бедняге.
— Кузина уже пошла дать ему бульона.
— Как вас зовут, мадемуазель?
— Моё имя Роза, сударь, а Манон — моя сестра.
В эту минуту вошла Манон с моей рубашкой, у которой она гладила кружева. Я поблагодарил её, и она, покраснев, сказала, что всегда причёсывает своего отца.
— Я рад слышать это, мадемуазель, и буду доволен, если вы станете оказывать и мне такую же услугу до выздоровления моего камердинера.
— Весьма охотно, сударь.
— А я, — со смехом вмешалась Роза, — буду брить вас.
— Интересно, как это получится? Принесите-ка воды.
Пока Манон готовилась к причёсыванию, я быстро встал, и возвратившаяся Роза отменно выбрила меня.
— А теперь, мадемуазель, вы должны обновить мою бороду, — с этими словами я подставил ей щёку, но она сделала вид, что не понимает.
— Вы обидите меня, — с нежностью в голосе продолжал я, — если откажете в поцелуе.
Однако же, мило улыбнувшись, она отговорилась тем, что в Гренобле это не принято.
— Если вы не поцелуете меня, то я не стану бриться у вас.
При этих моих словах в комнату вошёл её отец.
— Ваша дочь, — обратился я к нему, — прекрасно выбрила меня, но не желает обновить мою бороду, потому что это не принято в Гренобле.
— Это принято в Париже, дурочка. Ведь меня ты целуешь, так почему не оказать такую же любезность господину кавалеру?
Сделав вид, что подчиняется приказанию, она подошла с поцелуем, чем заставила Манон рассмеяться.
— Ладно, — сказал отец, — когда господин кавалер будет причёсан, наступит и твоя очередь.
Сей догадливый плут сразу же нашёл верный путь, чтобы я не проверял его счета. Впрочем, старался он напрасно — для меня все его ухищрения не переходили границ умеренности.
Манон причесала меня не хуже, чем моя милая Дюбуа, о которой я всё ещё вспоминал с удовольствием. Не в пример Розе она поцеловала меня без лишних церемоний. Обе вышли, когда доложили о прибытии банкира.
Этот молодой человек, отсчитав четыреста луидоров, заметил, что мне будет удобно в занимаемом доме.
— Несомненно, — отвечал я, — ведь обе сестры очаровательны.
— Но их кузина ещё лучше. Отец имеет ренту в две тысячи франков, и дочери смогут выбрать себе мужей среди коммерсантов.
Любопытствуя видеть эту кузину, которая, как говорили, была ещё красивее обеих сестёр, я спустился вниз и у попавшегося навстречу консьержа спросил, где комната Дюка.
Я увидел своего молодца облачённым в халат и сидящим на постели. Румянец на его лице не свидетельствовал об опасной болезни.
— Ну, что с тобой?
— Ничего, сударь. Просто я приятно провожу время, поскольку вчера у меня возникло желание заболеть.
— С чего это?
— А после того, как я увидел здешних граций, которые куда лучше вашей прекрасной экономки, не позволившей мне поцеловать её. Однако что-то не торопятся с моим бульоном, придётся рассердиться.
— Господин Дюк, вы наглец.
— Сударь, может быть, вам хочется, чтобы я выздоровел?
— Мне хочется покончить с этой комедией, она уже надоела.
Тут открылась дверь, и вошла кузина с бульоном. Я нашёл её восхитительной.
— Я желаю обедать в постели, — сказал испанец.
— Вам будет подано, — ответила девица и вышла.
— Эта девчонка изображает из себя принцессу, — заметил Дюк. — Но меня не обманешь. Не правда ли, сударь, вам она тоже кажется прехорошенькой?
— Мне кажется, что ты совсем обнаглел, и я недоволен твоим обезьянством. Вставай и будешь прислуживать за столом. В этой комнате ты не останешься, консьерж даст тебе другую.
Выходя, я встретил прекрасную кузину и сказал ей, что завидую тому вниманию, которого удостоился мой слуга, и поэтому прошу её не затруднять себя более.
— О, Боже мой, я буду только довольна.
Перед обедом приехал барон и рассказал, что явился прямо от той дамы, которой представлял меня. Она была женой адвоката Морэна и тёткой заинтересовавшей меня девицы. “Я сказал о том впечатлении, которое произвела на вас племянница. Она обещала позвать её и держать при себе весь день”.