Его слова, вполне естественные в их положении, развеселили меня, и я уже собрался уходить, как вдруг несчастную охватили судороги, не то настоящие, не то притворные. Она протянула руку и, схватив случайно попавшийся графин, бросила его на середину комнаты, а другой рукой обнажила грудь. Стюард метнулся, чтобы поддержать её, но судороги усилились, одеяло совсем сбилось, и можно было видеть самые деликатные части тела. Наконец она успокоилась, но с закрытыми глазами, словно в изнеможении, сохраняла такую сладострастную позу, которую может изобрести лишь самая изощрённая чувственность. Я находился в крайнем возбуждении, да и как можно, созерцая подобные прелести, не испытывать непреодолимого желания обладать ими? В эту минуту муж оставил её и, предупредив, что идёт за водой, удалился. Я понял ловушку, но самолюбие помешало мне попасться. Конечно, вся сцена была разыграна для того, чтобы доставить мне животное наслаждение, а глупой спесивице — предлог для непризнания своего участия. Я пересилил себя и тихо закрыл одеялом то, что так желал видеть обнажённым.
Стюард отсутствовал довольно долго. Когда же он вернулся с полным графином, то нашёл меня совсем не в том состоянии, как ожидал. Я ушёл через несколько минут и отправился восстанавливать душевное равновесие на берег Роны.
Мне было досадно, что я поддался чарам этой мошенницы. Но все мои старания были напрасны — от ходьбы возбуждение лишь возрастало, и я чувствовал, что, каким бы ни оказалось удовлетворение, оно было необходимо для успокоения моего сбившегося рассудка. Её следовало купить за деньги, а не расточать знаки внимания. Я уже сожалел о том, что проявил, как мне казалось, утрированную деликатность. Ведь если бы, отдавшись мне, она продолжала жеманиться, было бы незатруднительно выказать ей своё презрение. В конце концов я решил объявить мужу, что заплачу ему двадцать пять луидоров, если он устроит мне свидание, где я смогу удовлетворить себя.
Преисполнившись этой мысли, я возвратился в гостиницу и сел в одиночестве обедать. Дюк сказал, что красавица у себя, поскольку, как объявил хозяин, им теперь необязательно спускаться к табльдоту. Всё это мне было уже известно.
После обеда я отправился с визитом к милому Дольчи, который представил меня своему отцу, человеку очень любезному, но не располагавшему достаточными средствами, дабы поддержать склонность сына к путешествиям. Этот юноша отличался замечательной ловкостью и с превеликим проворством выделывал множество всяческих фокусов. От природы он был наделён очень мягким нравом и, видя, что я любопытствую знать, кем занято его сердце, рассказал несколько забавных историй, кои показали мне, что он находился в том счастливом возрасте, когда все невзгоды происходят единственно по причине неопытности. Он не хотел богатой женщины, которая потребовала бы от него того, что казалось ему позорным без любви. И он вздыхал по одной молодой особе, изображавшей из себя недотрогу.
Я счёл своим долгом подать ему добрый совет: не пренебрегать богатой дамой и одновременно, не оставляя самых изысканных манер, иногда преступать границы почтительности с молодой девицей. Конечно, последняя сначала будет недовольна, но потом непременно простит его. Дольчи нельзя было обвинить в распущенности, хотя он и склонялся к вольномыслию. Вместе со своими сверстниками он иногда предавался невинным развлечениям в одном пригородном саду, где сестра некой садовницы забавляла его, когда им случалось остаться наедине.
С наступлением темноты я возвратился к себе, и Астроди вместе с Лепи (так звали горбунью) не замедлили явиться. Увидев перед собой сии живые карикатуры, я почувствовал невольное оцепенение. Правда, ничего иного я и не ждал, но всё-таки несколько смутился.
Астроди старалась возместить все свои недостатки откровенным развратом. Лепи, настоящая горбунья, не отличавшаяся талантами на подмостках, надеялась возбудить желание редкой красотой глаз и зубов, которые, несмотря на её большой рот, восхищали своей белизной к ровностью. Астроди сразу же подбежала поцеловать меня на флорентийский манер, и поневоле мне пришлось уступить. Более застенчивая Лепи подставила щёку, и я сделал вид, что целую её. Видя, что Астроди сразу же намеревается перейти к делу, я попросил её умерить свой пыл, поскольку не имел привычки к подобным развлечениям и, дабы оценить их, должен был воодушевляться постепенно.
Не зная, о чём говорить в ожидании ужина, я спросил, нашла ли она в Авиньоне поклонника.
— У меня есть только аудитор вице-легата, и хотя он преступает законы природы, это не мешает ему быть любезным и щедрым. Я довольно легко подладилась к его вкусам, хотя ещё год назад и не поверила бы сему, полагая, будто это очень больно. А на самом деле всё совсем не так.